Значит, мой наряд в точку!

В клубе настоящая жара.

На сцене в клетках задорно выкручивают восьмёрки полураздетые девушки. Возле барной стойки не протолкнуться. Заказываем с Ксюшей две «Маргариты», щедро отпиваем из бокалов и отправляемся на танцпол.

Как же я давно не отрывалась. Совсем забыла эти ощущения. Тело горит, а в груди ощущение полёта. Проблемы, работа, Громов — всё будто осталось в другой вселенной. Закрыв глаза, стараюсь не обращать внимание на жадные мужские взгляды.

Завтра, наверное, не встану, но сейчас совершенно об этом не думаю. В душе ощущение лёгкости. Надо чаще выбираться.

Спустя полчаса Ксюша тянет меня в сторону туалетов. В глазах расплываются люди, кажется, я перебрала.

В узком коридоре дорогу преграждает толстый мужик лет сорока. На вид как мой двоюродный дядя из Омска. И пахнет от него также. Пóтом и дешёвым парфюмом.

— Я за тобой весь вечер палю, красотуля, — мерзко улыбаясь, говорит мне на ухо.

— И что мне теперь, в ладоши тебе похлопать? — грубо отвечаю, пытаясь обойти его справа.

— Ты чё такая дерзкая? — зло цедит лжедядя и хватает меня пухлой рукой за плечо. Хватает с такой силой, что у меня искры из глаз вылетают.

Соображаю, что нарываюсь на проблемы. Но тумблер со здравым смыслом давно вырублен вином и Маргаритой.

Я вообще не знаю, где у меня этот тумблер, если честно.

— А ты что такой смелый? Ошалел? Убери свои сосиски от меня, ублюдок, — кричу ему в лицо, стараясь не дышать и пытаясь вырвать свою руку.

Он тут же хватает меня за вторую, хорошенько встряхивает и орёт, брызгая слюнями:

— Да ты знаешь, кто я такой, курица? Ты у меня прощения на коленях просить будешь.

Сквозь замутнённое сознание пробивается страх, я редко посещаю злачные места, но слышала много диких историй от знакомых.

— Отпустите её. Вы не так поняли. Девушка перебрала, — пытается оправдаться за меня Ксюша. В её глазах такой же ужас.

Мужик, всё ещё держа меня за руку, достаёт из кармана брюк телефон и кому-то набирает:

— Филимонов? Ты в отделении? Подгони ко мне к «Карату» ППСников. Тут проститутки вообще берега попутали.

Проститутки? Он что серьёзно?

Испуганно переглядываемся с подругой.

Глава 17. Настя

Дальнейшие события закручиваются как-то совсем нелепо. Толстяк в сопровождении охраны выводит нас из клуба и грубо усаживает в полицейский бобик.

— Посидите там ночь и подумаете. Утром посмотрим, как запоёшь, тварь, — зло говорит урод, облизываясь на мои ноги. Закрывает двери машины и возвращается к клубу.

Я впадаю в какой-то ступор. От страха, наверное, впервые за все двадцать шесть лет, слова вымолвить не могу. Ксюша рядом громко ревёт в ладонь. Вся трясётся. Из-за этого чувствую себя вдвойне виноватой.

Беру подругу за свободную руку, пытаюсь успокоить. Сама же закусываю нижнюю губу со всей силы, моих слёз они не увидят.

Едем по тёмным улицам недолго. Когда останавливаемся, дверь машины открывается, и молодой парень в униформе тянет меня за локоть из машины.

— Выходим, пчёлки, — говорит он, грязно ухмыляясь.

В сопровождении двух сотрудников нас проводят в отделение. Внутри обшарпанные стены, низкие потолки и ужасно воняет сыростью.

Никогда не бывала ни в одном отделении полиции. И не собиралась.

Самое страшное, что абсолютно не знаю, что нас ждёт. Паническая волна ужаса бьётся в груди и требует немедленного выхода эмоций.

Но я ещё держусь.

В небольшом кабинете, куда нас в итоге заводят (спасибо, что не в клетку посадили) стоит старый деревянный стол и несколько стульев. На небольших окнах решётки.

Сотрудник усаживает меня на стул и выхватывает сумку из рук. С Ксюшей все те же действия повторяет, видимо, его напарник — долговязый мужик лет тридцати пяти, на вид довольно серьёзный.

— Сидим здесь, тихо. Будете шуметь или орать, посажу в общую камеру. Считайте, пожалел вас, — говорит долговязый, выходя из комнаты.

Решение возникает молниеносно. У меня просто больше нет ни одного варианта. Папа сейчас на Кипре, Давид не в городе.

— Мы имеем право на звонок, — вскакивая со стула, сообщаю ему в спину.

Я это видела в фильмах, на секундочку. Правда, точно не знаю, работает ли в России это правило. Но надо ведь что-то делать, поэтому продолжаю:

— Позвоните моему мужу. Громов Андрей Константинович. Или верните мои вещи, я сама ему позвоню.

Почему-то именно сейчас не хочется упоминать, что муж бывший. Когда так нуждаешься в защите, этот факт уже не кажется сверхважным.

— Громов Андрей Константинович?! — медленно повторяет Молодой. — Это брат Грома, что ли? — обращается уже к напарнику.

— Хер знает, — отзывается тот. Задумчиво осматривает меня с ног до головы.

Ну посмотри же на меня, ну? Какая из меня проститутка? У меня даже ботфортов нету. И кепки этой, как у Джулии Робертс.

— Да-да, Андрей, мой муж — брат Глеба. Громов Глеб Константинович, — радостно восклицаю.

Глеб лет десять назад работал каким-то начальником в розыске. Потом ушёл в отставку, чтобы заняться бизнесом.

— Ладно, разберёмся. Если врёшь, оставим ещё на одну ночь, — хохочет парень, плотоядно рассматривая мою фигуру в открытом платье.

Боже, как же всё мерзко и противно. Хочется накрыться одеялом и проснуться дома, в своей постели.

Ксюша начинает реветь ещё больше, все её лицо залито тушью. Надзиратели выходят из кабинета и закрывают нас на ключ.

Тут же кидаюсь к подруге, обнимаю её со всей силы.

— Милая моя, прости, прости, прости. Я не знаю, зачем вообще с ним связалась.

— Что теперь с нами будет? — всхлипывая, шепчет подруга. — А если они сообщат на работу?

Ксюша работает заместителем директора в ювелирном магазине недалеко от моего офиса.

— Меня уволят и больше никуда не возьмут, — продолжает реветь подруга, — в ювелирках с этим строго.

— Не уволят, не переживай ты так.

Вдруг она замолкает, смотрит на меня огромными затравленными глазами и выдаёт:

— А если они нас изнасилуют? Я слышала в новостях, такое бывает.

— Ну прекрати, никто нас насиловать не будет, — успокаиваю подругу, гладя по плечу.

Сама же начинаю ещё больше нагнетать себя внутри.

Держать эмоции под контролем получается все хуже. Цунами из слез стоит где-то у глаз, совсем близко. Сжимаю руки в кулаки, ногти впиваются в нежную кожу, оставляя следы.

По ощущениям в молчаливом ожидании проходит около пары часов, за которые я окончательно трезвею. Мы слишком напуганы, чтобы болтать. Но я благодарна подруге, за то, что она хотя бы вслух не обвиняет меня в случившемся.

Когда наконец-то удаётся задремать на неудобном стуле, дверь открывается и возвращается Долговязый. Мрачно