А так он остался один на один с российской оргпреступностью и ее представителями на английской земле.

До появления чаринг-кросского поезда оставалось каких-нибудь полторы минуты, из-за белых дуврских скал уже вроде бы доносился смутный шум электровоза, и пассажиры на станции «Фолкстон-Сентрал» оживились, двинувшись к желтой заградительной линии. Направился туда и Сашок, прихватив с собой пластиковый пакет магазина «Дебенэмз», в котором теперь, за отсутствием портфеля, таскал свои пожитки. И вот в этот момент кто-то тронул Сашка за плечо. Обернувшись, он рассчитывал увидеть соседа Филиппа, милейшего старичка, в прошлом архитектора, у которого как раз по понедельникам бывают иногда дела в Лондоне. Или, может быть, даже домушника Гарри (официально — безработного), который, как считалось в семье у Сашка, уже четыре раза обчищал их дом, с каждым разом делаясь все фамильярнее при личных встречах. Но нет — это был не Филипп и не Гарри, а какой-то джентльмен, одетый, как и большинство пассажиров, в нечто серое, мешковатое и неприметное. Но трудно было не заметить другого — двух портфелей, которыми джентльмен был оснащен. Один из них он сжимал в правой руке, а другой был подвешен на ремешке через левое плечо.

— Здорово, Андреич, ну и погодка сегодня, скажи? — заговорил незнакомец по-русски, и, услышав его голос, Сашок тут же узнал его. Да и оба портфеля тоже узнал.

Без всяких сомнений, это был тот самый шут гороховый, что пару недель назад нарушил мирное течение его, Сашковой, жизни. В тот раз, правда, он был выряжен в немыслимую телогрейку, шапку-ушанку и валенки с галошами. И снова, во второй раз за два последних дня Сашок поражался, как сильно одежда меняет человека. «Прошел бы мимо — никогда бы не узнал», — ошеломленно думал Сашок.

Он теперь уже прекрасно понимал, что угодил в какую-то мафиозную комбинацию. Скорее всего, думал он, в подсунутом портфеле имелось двойное дно, в котором и было спрятано что-то для бандитов ценное. Например, кокаин, или деньги, или компромат на кого-нибудь. Зачем браткам понадобилось использовать его, Сашка, услуги без его ведома (что называется, втемную), это бог его знает, скорее всего, дело случая. Может быть, Сашок просто попался кому-то из них на глаза — соотечественник с таким же, как у банды, портфелем, как же не воспользоваться? Или что-нибудь в этом роде. Потом бандиты захотели получить свое добро назад, но, видимо, раскололись на две группы или еще какая-то у них произошла запутка.

Короче, кто-то, назвавшийся мистером Беником, явился в отсутствие Сашка к нему в дом, заморочил родичам голову и забрал портфель, не отдав ничего взамен. А сам Сашок тем временем вел переговоры с Дынкиным и его подручным Лешей. Если, конечно, это можно назвать переговорами. То есть вся проблема была в том, что ни одной прямой угрозы произнесено не было. Дынкин угрожал расправой скорее своему подручному Леше, а Сашка будто и не замечал даже. Ну, и что после этого мог Сашок сказать полиции? «Вы представляете, этот русский черный обещал своему напарнику глаза выколоть и половые органы отрезать. А на меня сначала не смотрел, а потом стал смотреть — с таким подтекстом, что мороз по коже». Разве бывает такой состав преступления, как «подтекст» или «мороз по коже»?

Нет, с этим в полицию не пойдешь, да и Анне-Марии не объяснишь, не говоря уже о ее родителях. И вот, когда Сашок совсем уже было отчаялся, пожалуйте, новое явление на станции «Фолкстон-Сентрал». Тот же самый шутник, собственной персоной. «Опять игра какая-то, — думал в ужасе Сашок, — но, по крайней мере, портфели снова налицо, нарочно, гад, мне их демонстрирует… на приманку ловит».

А вслух сказал:

— Так это вы приходили к нам в мое отсутствие? Это вы — мистер Беник!

— Я, конечно, кто ж еще?

— И оба портфеля вы забрали!

— Ну не без того, не без того… Ладно, давай, в поезд-то садись, а то места нам не достанется.

И с этим словами Беник фактически запихнул Сашка в вагон. И сам уселся рядом с ним.

— Эх, удивляюсь я этим поездам английским, — оживленно продолжал Беник. — Ну мыслимо ли дело вот так вот ездить? Это в наше-то время… скажи?

Так как Сашок не нашел совершенно, что сказать в ответ на эту реплику, то Беник продолжал без устали говорить сам. Вдоволь посокрушавшись по поводу состояния британского железнодорожного транспорта, он плавно перешел на сельское хозяйство.

— Гляди, гляди, — говорил он, указывая на пасторальные пейзажи, мелькавшие за окном вагона, — сколько у них все-таки баранов везде пасется. Зачем им столько? Да им в жизни столько не съесть! И не остричь! Баран у них — культовое животное, скажи? Они от этого сами на них похожи делаются. Ну, вот видел, как они в электричке или в метро никогда в середину вагона не догадаются пройти, всегда толпятся у входа? Как бараны!

При этом он делано хохотал и толкал Сашка в бок.

Сашок хотел было объяснить клоуну про «Правило шести дюймов», но не стал в итоге этого делать. Что метать бисер перед известными животными? Толку все равно не будет, да и настроения нет совершенно.

Разве поймет он, что это такое, когда с самого детства прививают отвращение к близкому физическому контакту с другими людьми. Или каково это — считать высшей ценностью достоинство личности, индивидуальность и индивидуализм, а отсюда — и полная неприспособленность к жизни в толпе.

Он не поймет, думал Сашок, я ведь и сам не до конца все это понимаю… Так, угадываю. Например, что для такого человека, для такого англичанина — жуткая, тошнотворная необходимость протискиваться, проталкиваться в середину вагона. Толкаться и — о ужас! — прижиматься к другому существу. Для комфортабельного состояния тела и души необходимо соблюдение дистанции — как минимум тех самых шести дюймов, то есть пятнадцати с небольшим сантиметров.

Вот если спросить Беника, как надо пробираться к своему месту в партере, то он ответить не сможет, поскольку по театрам не ходит. А то бы он знал, что в России хорошим тоном считается продвигаться непременно повернувшись лицом к уже сидящим в вашем ряду. Не то в Англии — здесь, если вы хорошо воспитаны, то должны поступать ровно наоборот. Только спиной! Сначала мне это казалось какой-то дикостью. Но теперь я начал понимать англичан: для них неприлично, дико оказываться в столь интимном положении — лицом к лицу — с совершенно незнакомыми людьми.

Причем правило шести дюймов существует и в буквальном, и переносном смысле. Англичанину отвратительны любые формы фамильярности. И вот в этом, может быть, самое главное, самое глубинное различие между нашими ментальностями и образами жизни.

И отношение к очереди — кардинально разное. Для англичанина она — чудовищное насилие над личностью, но насилие, без которого в наши дни обойтись невозможно, сколь это ни прискорбно. А раз так, надо переносить его стоически. Надо продемонстрировать жесткость своей верхней губы. Значит, поведение в очереди — это очень важный тест на цивилизованность. Тест, который и русские, и другие варвары, типа французов и прочих итальянцев, с английской точки зрения, регулярно проваливают.