– Нет, Евгений Иванович.

– А кому ты еще эту записку показывал?

– Брату. Он сразу догадался, что это за формула.

Волчков так резко подался ко мне, что я даже отступил на шаг.

– Он догадался, что это формула для нового состава ракет к празднику.

– Сообразительный у тебя брат, – с облегчением вздохнул Волчков. – Давай сюда бумажку. И никому об этом не говори – это большой сюрприз к празднику. Вы все обалдеете.

Вот уж в этом я не сомневаюсь.

– Ладно, иди. – Он отодвинул защелку. – Да, а ты почему на борьбу не ходишь?

Я опять сказал правду:

– Я не люблю драться, Александр Павлович.

– Любить не обязательно, – сказал он веско, – а уметь нужно. – Тут он, конечно, прав. – Так что подумай.

Я вышел из лаборатории и, отдуваясь, вошел в каморку к флейтисту.

– Ты что, блин-картошка, – спросил Иван Кузьмич, – так запыхался? Бежал от кого? Или за тобой кто гонится?

– Бонифаций меня прислал. Он вас на репетицию зовет.

Иван Кузьмич уложил флейту в футляр, снял с доски-картинки ключ.

– Сколько их здесь! – сказал я. – Вы их не путаете?

– У меня порядок, – похвалился он. – Все с бирочками.

– И от лаборатории есть? – почему-то спросил я.

– А это непорядок. Александр Павлович ключик при себе держит. Да еще и посторонние у него бывают.

– Какие посторонние? – небрежно поинтересовался я. – Тоже химики?

– Уж и не знаю – химики они или как. Коробки какие-то таскают – то туда, то наружу.

– И на машину грузят, да? На иномарку?

– Уж и не знаю, на какую, а только грузят.

– Наверное, Александр Палыч излишки продукции в магазин сдает.

– Уж и не знаю – сдает, не сдает, а директору пожалуюсь.

И он захлопнул дверь каморки и повернул в замке ключ.

Что ж, пожалуй, пора заняться химиком Волчковым вплотную. Алешка так и сказал:

– Дим, папа про него что-то знает. Давай его допросим?

– Папу? Так он нам и скажет.

– А мы по-хитрому, Дим. Знаешь, как-нибудь так… – И Алешка повертел ладонью над головой.

– Ну… попробуем, – неуверенно согласился я. Меня все-таки это верчение не очень убедило.

Но Алешку уже не остановить:

– Дим, мы уже столько знаем! Еще чуть-чуть осталось узнать. И мы этого Волчка – бац! – и в клетку! И добивающий удар!

Да, кем бы ни стал Алешка в будущем, из него получится великий человек. Во всяком случае, убедить он может кого угодно в чем угодно. Не говоря уже о его старшем брате.

– Пошли, – сказал я. – Пока он кофе пьет.

– Нет уж, – возразил Алешка. – Лучше когда напьется. А то опять мама его жалеть начнет, что мы его угнетаем.

И снова он прав, наш тонкий психолог, десятилетний знаток человеческих душ.

Мы засели за свои письменные столы, раскрыли тетради и учебники. И телевизор, конечно, выключили.

– Идет, – шепнул Алешка. – Курить идет, на лестницу.

Папа, проходя мимо нашей комнаты, заглянул в дверь и одобрительно заметил:

– Занимаетесь? Я рад.

– Ты на лестницу? – спросил Алешка. – Мы с тобой.

– Возражаю, – сказал папа.

И я опять поразился тонкому Алешкиному расчету: два раза подряд отказать ребенку не всякий родитель решится. И уж всегда постарается смягчить свой отказ какой-нибудь уступкой.

– Пап, – позвал Алешка, – на минуточку. Знаешь, какой у нас классный химик появился! Крутой такой. Бывший опер. Клево?

– Да нет, – сказал папа. – Никакой он не опер. Он был когда-то научным сотрудником в Институте химии. А потом перешел в нашу систему. По специальности.

– А у вас тоже «химичат»? – спросил Алешка с большим интересом.

Но папа его шутку не поддержал:

– Он стал работать экспертом. И, кстати, очень неплохим. В отделе по борьбе с наркотиками.

– И как он с ними боролся?

– Ну как… Вот, например, задержали какого-нибудь бандита. В одном кармане у него – пистолет, а в другом – горсть белого порошка. «Что это?» – спрашивает его следователь. «Толченый мел», – отвечает задержанный.

– А, понял! Вы этот мел – на экспертизу!

– Да, эксперт делает сложный анализ и дает заключение. Примерно так: «Представленный на экспертизу белый порошок не является мелом толченым, как заявляет подозреваемый такой-то, а представляет собой наркотическое вещество такого-то типа и такого-то происхождения». Все ясно?

Ясно-то ясно. Да не все. Это почему вдруг наш папочка, полковник милиции, сотрудник Интерпола, вдруг знает такие подробности об обычном учителе химии в обычной средней школе?

Ответ один: он тоже очень им интересовался.

– А дальше? – спросил Алешка, имея в виду судьбу Волчкова.

– А дальше он почему-то уволился из органов и пошел преподавать химию в школе.

– Зачем? – в упор спросил Алешка.

– Значит, надо! – лаконично ответил папа.

Алешка сделал вид, что надулся, а потом вдруг ни с того ни с сего спросил:

– Пап, а может честный милиционер ездить на иномарке?

– Может, – сказал папа без раздумья. – На чужой.

– А на своей?

Папа промолчал, подошел к окну. Алешка встал рядом. Внизу, напротив дома, на стоянке стояло много самых разных машин. Там только одной не было – нашей. Потому что ее у нас вообще не было.

Алешка больше ни о чем не спросил, лишь бросил на меня загадочный взгляд. Я этот взгляд понял: Волчков стал подъезжать к школе на красивой машине. Не на очень новой, но все-таки иномарке.

Вскоре Алешка опять насел на папу. Форменный допрос устроил. «По обстоятельствам загадочной переброски больного Лапушкина из одного стационара в другой».

Но папа ничего нового «показать» не смог. Или не захотел. А мама, потеряв терпение, взяла Алешку за шиворот и выпроводила его из кухни со словами:

– Может отец в своем доме хотя бы поесть спокойно?

– Пусть ест, – с упреком проворчал Алешка, – если ему не стыдно.

Почему папе должно быть стыдно ужинать в своем доме, Алеша не пояснил. Но когда папа, с трудом поужинав в собственном доме, хотел было скрыться в кабинете, Алешка бросил ему вслед:

– Полковник Оболенский, а где искали ваши эксперты след от укола на теле потерпевшего? – Меня поразило, как здорово Алешка освоил профессиональную терминологию.