Андерсон и безжалостная машина правосудия, которую он представлял, один раз уже хорошенько меня подставили, поэтому и теперь не стоит надеяться на радушный прием, пускай меня и представляет Фрэнк Кронауэр. Однако на этой бренной земле не остается ничего иного, кроме как делать все, что тебе под силу.

Я выбрался из машины с натянутой фальшивой улыбкой на губах, насквозь пропитанный искусственной надеждой. Потом вновь заглянул в машину и сказал:

– Поезжай к торговому центру на углу. Я приду туда, когда закончу.

Брайан выглянул и вопросительно на меня глянул, точно боялся, что мы больше никогда не увидимся.

– Если не явишься через полчаса – позвоню Кронауэру, – заявил он.

– Сорок пять минут, – поправил я. – Если проберусь внутрь – заскочу в душ.

Брайан задержал на мне взгляд, потом покачал головой.

– Дурацкая это затея.

Я захлопнул дверцу, и машина медленно покатила вверх по улице в сторону шоссе Дикси. Я понимал тревогу Брайана. Она вполне естественна, если занимаешься тем, чем занимается он. Копы для него всегда были врагом-номер-один, воинствующим хищником в пищевой цепочке, которого стоит по возможности избегать. И хоть вкусы у нас с ним во многом схожи, легавые мне никогда не были столь противны. Мои семья и работа позволили мне познакомиться с копами поближе, и их я понимал точно так же, как и всех остальных людей.

Я пошел напрямик к патрульной машине, по-прежнему вооруженный деланой улыбкой, и постучал в окошко. Две головы синхронно повернулись ко мне, и две пары холодных (голубых и карих) глаз, не моргая, окинули меня выжидающим взором.

Я жестом попросил опустить окно; спустя еще мгновение бессмысленного пялянья обладатель карих глаз, сидевший ближе ко мне, опустил окошко.

– Могу я чем-нибудь вам помочь, сэр? – поинтересовался полицейский, угрожающе подчеркнув слово «помочь».

Я улыбнулся чуть шире, но полицейского это не обрадовало. Он был худой, лет сорока, с оливкового цвета кожей и короткими черными волосами, а его напарник, не отрывавший от меня взгляда, – гораздо моложе, бледный, со светлым, по-солдатски коротким «ежиком».

– Да, надеюсь, – сказал я. – Это вот мой дом. Можно мне забрать оттуда пару вещичек?

Ни один из полицейских моим словам не обрадовался.

– Какие такие вещи? – спросил кареглазый.

Слова его звучали скорее как обвинение, чем как вопрос.

– Сменную одежду? – с надеждой ответил я. – И может, еще зубную щетку?

Наконец кареглазый моргнул, хотя и не смягчился.

– Дом опечатан. Никого не впускать – никого не выпускать.

– Хотя бы на минутку, – взмолился я. – Можете зайти со мной.

– Нет же, говорю, – пробурчал кареглазый, переходя с бесстрастного на агрессивный тон.

Зная, что копов совершенно точно не удастся переубедить, я все-таки не удержался и с жалким отчаянием взвыл:

– Но это же мой дом!

– Был, – буркнул голубоглазый. – Теперь это место преступления.

– Мы знаем, кто вы, – огрызнулся кареглазый, уже весь на взводе. – Ты тот гребаный психопат, что прикончил Джекки Форест.

– И Роберта Чейса, – прибавил голубоглазый.

– Ты выставил нас всех лохами, ты в курсах? Всю гребаную полицию.

В голове моей пронеслось великое множество остроумных ответов, вроде: «Нет-нет, вы и так были лохами», или «Может, и выставил, но вы сами мне помогли», или даже «А было-то и не сложно». В любой другой день я бы не сомневаясь что-нибудь отпустил, но, глядя в глаза кареглазому, я понял, что он жаждет задать мне трепку и может в любой миг сорваться и выхватить пистолет, поэтому свое bon mot[10] пришлось проглотить.

– Ты за решеткой должен быть, – продолжал кареглазый. – Какого черта ты делаешь на воле?

– Давай вызовем подмогу, – вмешался голубоглазый.

– Меня отпустили сегодня утром, – выпалил я. – Все по закону.

Я хотел было дружелюбно улыбнуться, но передумал. Голубоглазый уже держал рацию, а его напарник открыл дверь и вывалился наружу, вооруженный еле сдерживаемой яростью и Силой Закона. Эффект испортило лишь то, что ростом он был под метр шестьдесят, хоть и пытался сделаться выше за счет своей ярости.

– Встаньте в положение, – рыкнул он, кивнув на машину.

Я собрался было возразить, что не сделал ничего дурного, как вдруг рука его потянулась к пистолету. Я закрыл рот, широко расставил ноги и положил руки на крышу машины.

Я всю свою жизнь прожил среди копов и прекрасно знал, что значит «встать в положение». Признаюсь, получилось у меня мастерски. Но кареглазый грубыми пинками раздвинул мои ноги пошире и толкнул на машину, рассчитывая, что я случайно ударюсь головой. Рискуя окончательно взбесить кареглазого, я вовремя подставил руки и спас свое лицо. Тот быстро и тщательно меня прохлопал, то и дело «случайно» задевая побольнее, а потом грубо завел руки за спину и защелкнул наручники. Туже некуда, разумеется. Я не ожидал ничего другого, но и поделать ничего не мог.

После, удерживая меня одной рукой, полицейский открыл заднюю дверь автомобиля. Конечно, я знал, что за этим последует. Он толкнет меня на заднее сиденье и по ходу дела «случайно» треснет лбом о крышу. Я собрался было увернуться, как вдруг, к моему счастью, кареглазого позвал напарник.

– Рамирес, постой, – сказал голубоглазый.

Рамирес замер, потом схватил меня за запястье и заломил руки вверх. Больно.

– Погодь, я усажу его сначала, – ответил он.

– Рамирес! – повторил голубоглазый. – Диспетчер велит его отпустить.

Рамирес схватил меня покрепче и процедил:

– Он сопротивляется аресту!

– Нет, ничуточки, – встрял я.

Так и было: если я чему и сопротивлялся – так это кровообращению, и руки у меня, вероятно, уже стали пунцовыми от наручников. Но Рамирес включил режим задиры и плевать на все хотел. Он снова меня толкнул, и я врезался-таки в машину.

– Твое слово против моего, – прошипел он. – Посмотрим, кому поверят.

– Завязывай, Хулио, не арестован он, – продолжал голубоглазый. – Хватит, отпусти его, Хулио. Черт, кончай уже.

Повисла долгая пауза, а потом позади меня точно пар рванул из трубы. Неужто Рамиресу и правда придется меня отпустить?…

Похоже, что так. Он резко бросил мои руки и мгновение спустя снял наручники. Я обернулся и взглянул ему в глаза. Стоял он ко мне совсем близко, как делают все задиры, и будто бы ждал, что я, поджав хвост, убегу подальше; будто хотел подставить мне подножку и рыкнуть вслед что-нибудь угрожающе-победоносное. Может, он надеялся, что на таком расстоянии я не замечу, какой он коротышка. Но я заметил, как и все его жалкие попытки меня запугать, задеть и сломить. Он превысил свои полномочия, нарушил закон – а ведь я невиновен. Его измывательства меня задели. Я не стал отступать, напротив – шагнул ему навстречу: недостаточно близко, чтоб он воспользовался оружием, но ровно настолько, чтобы задрал голову и понял, насколько я выше.