банка. <...> Сегодня в доме Буша невесело. Скоро Джорджа посадят на

42

тележку рядом с остальными и повезут на гильотину.

Но два года спустя Буш-старший становится президентом США (не забыв помиловать участников скандала президентским указом) -какая уж тут гильотина. С исчезновением социалистического блока - реальной альтернативы капитализму - политическая борьба на внешнем и внутреннем фронтах окончательно превратилась в симуляцию.

Сегодня политические инсценировки неотличимы от телевизионных сериалов: в каждой новом повороте мыльного сюжета проблема обнаруживается на пустом месте и вскоре без следа рассасывается. Эстафету подозрений или функции предполагаемого убийцы принимает новый персонаж. «Карточный домик» в конце сезона грозит рухнуть, но в новых сериях лишь укрепляет свои позиции.

Таким же образом градус кипения политических скандалов не приводит к качественным изменениям в системе. Следующее за Ирангейтом резонансное разоблачение действующего президента - Сексгейт, или Моникагейт (1998) - привело лишь к укреплению политических институтов. Ведь при любом исходе теледуэлей между представителями ветвей власти (например, между президентом и прокурором, исполнительной властью и свободной прессой) победителем становится политическая система:

Указывая президенту на граничащую с преступлением юридическую некорректность избранной им тактики защиты, судья вносит свой вклад в создание образа «чистой» Америки. И в результате у Соединенных Штатов - готовых воспользоваться ростом их морального авторитета как страны подлинной демократии - появляется возможность дополнительной

43

эксплуатации остальной части мира.

В былые времена эффективность деятельности политических партий и властных элит связывалась с конкретными результатами в экономической, военной, социальной и других сферах. В модели такой «позитивной идеологии» репутационный капитал также имел положительное значение: заметный успех начинал

политическую карьеру, серьезный скандал ее уничтожал (как это было с Ричардом Никсоном после Уотергейта).

В модели негативной идеологии проблематично только отсутствие скандала. Паблицитный ресурс складывается из любых «упоминаний в прессе», продвижений в надуманных рейтингах, «засветки» в пиар-акциях и т. п. Сегодня никого не удивляют политические партии без программных документов, политики без идеологических идентификаций (как раз с «независимыми кандидатами» дело обстоит хуже всего). Инженерия общественного мнения (Public Relations и Government Relations) не нуждается в обратной связи с публикой. Драматургия борьбы плюсов и минусов сменилась однотонной шкалой роста или падения количественных показателей. А показатели, как всем известно, симулируются и накручиваются «фабриками троллей» и интернет-ботами.

Пользуясь оригинальным термином Жижека, можно сказать, что современные политические процессы интерпассивны. Яркий пример интерпассивности - телевизионное шоу с закадровым смехом, которое не нуждается в реакции зрителя и «смотрит само себя»:

На этом фоне возникает соблазн дополнить модное понятие «интерактивность» его темным и довольно жутким двойником, понятием «интерпассивность». <...> Разве необходимым дополнением моего взаимодействия с объектом вместо пассивного следования шоу не является ситуация, когда объект лишает меня моей собственной пассивной реакции удовлетворения (скорби или смеха), когда объект сам непосредственно «наслаждается шоу» вместо меня, освобождая меня от наложенной сверх-я обязанности наслаждаться самому? Разве мы не являемся свидетелями «интерпассивности» в форме современного телевидения или рекламных щитов, которые на

,44

самом деле пассивно наслаждаются продукцией вместо нас?

Политическое шоу с реальными ставками (должности, контракты, деньги) тоже полностью игнорирует нашу реакцию и функционирует как вечный двигатель самовоспроизводства, самооценки и самоудовлетворения. В современной России формы обратной связи - встречи с избирателями, общественные приемные, обращения граждан и т. п. - выглядят особенно анекдотично.

44 Жижек С. Интерпассивность. Желание: влечение. Мультикультурализм. СПб.: «Алетейя», 2005. С. 18-19.

Но процедура регулярной имитации выборов или отчетности представителей партии власти была бы намного труднее в ситуации ослабления универсального диффузного цинизма. В момент, когда имеющие избирательные права граждане действительно желают знать и действовать, одних только политических симуляций оказывается недостаточно.

Возвращаясь, к диалектическому квадрату знания и незнания, определю застревание в ловушках цинического разума как главную трудность в анализе идеологии и в практическом отношении к политическим событиям. Мне кажется, что цинизм базируется на нескольких психологических стереотипах, которые неизменны как связка «вера-надежда-любовь»:

1) Вера в неизменность социального порядка и бесполезность перемен (так было и будет всегда).

2) Представление о негативной природе власти (власть портит и развращает человека).

3) Надежда на то, что, играя по общим правилам, можно получить свою долю успеха и благополучия (хочешь жить - умей вертеться).

4) Душевная лень и стихийный агностицизм (в том, что происходит в мире, вообще нельзя разобраться).

Все эти убеждения иррациональны и трудносовместимы. Понятно, что продуманный агностицизм не должен приводить ни к положительным, ни к отрицательным утверждениям: если реальность непознаваема, то на этом просто ставим точку. 2-й пункт не стыкуется с 3-м, как участие в коллективном разбое не соотносится с позитивной самооценкой. 1 -й стереотип годится для тех, кто не учил в школе историю или органически не умеет дифференцировать окружающие явления и процессы.

Но критика нечистого цинического разума, застрявшего в идеологии, малоэффективна. Обыгрывая знаменитое гегелевское определение, можно сказать, что это определенно «счастливое сознание». Ему неведомы противоречия, поскольку картина мира здесь изначально однородна. Отношение цинического сознания к труду понимания такое же, как и к труду вообще - всякой самостоятельной работе оно предпочитает потребление готового (например, загугливание вместо знания).

По Гегелю, «несчастное» (христианское) сознание порождено трагическим дуализмом имманентного и трансцендентного, субъекта и объекта, внутреннего и внешнего, относительного и абсолютного:

Несчастье возникает тогда, когда разум осознает сам себя как трансцендентальный разум, как сознание без содержания, как постоянное изменение от одной идеи к другой, как «Я», которое противопоставляется «не-Я», как переход от бытия к небытию и от небытия к бытию.25

В мире как гипермаркете категории «трансцендентное», «абсолютное», «трагическое» вместе с референциями исчезают («агония сильных референтов»26, как определяет это Бодрийяр). Потребительская имаженерия не способна представить себе нечто технически или экономически не воспроизводимое. В товарно-денежной рациональности «счастье» - это тоже предмет или уровень материального благополучия (как в поговорке о том, сколько денег нужно для счастья).

Цинический рассудок закономерно приходит на смену разуму романтическому, религиозному, философскому, мифологическому - всем традиционным способам видеть и разрешать мировые противоречия. Но для счастливого потребительского сознания само небытие не кажется непреодолимым и трагичным -достаточно вспомнить историю 101 -летнего Дэвида Рокфеллера, получившего с 1976 по 2016 годы семь новых сердец в результате серии трансплантаций. Как заголовок для левой прессы звучит смертельный диагноз мультимиллиардера - «хроническая сердечная недостаточность».

Откуда вообще взяться движущим историю противоречиям внутри благополучного гомогенного сознания? Все счастливые потребители счастливы одинаково. Как замечает Бодрийяр, здесь сама история - утраченный