Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аплодисменты будто вернули Пенчева из состояния отрешенности, он вскинулся и, смущенный, выбежал из столовой. А слова попросил опять Палиев и теперь уже дал волю своему красноречию.
— Два слова о Георгиеве и Пеце, — поднял он руку, прося тишины, и столовая утихомирилась. — Прав был Пенчев, тысячу раз прав, но он упустил одну важную вещь. Строй мыслей Георгиева, — Иван повернул голову к Лорду, — принципы его мышления и рассуждений. Вчера Ица зазвал меня на разговор с глазу на глаз и растолковал как дважды два, почему он таков, почему так поступает. Он расписал, какой он индивидуум среди нас, грешных, свободная личность, значит, а мы его притеснители, поэтому он и пошел по пути тайного сопротивления. Он молол и молол, а я терпел и молчал, но теперь дам ответ, перед вами, здесь. Кто ему наплел, что он личность, да еще и свободная — от нас, от общества, хотел бы я знать? Выходит, сами виноваты, что он себя таким выставляет? Он не на необитаемом острове, чтобы фортели свои выкидывать. Он, оказывается, желает быть свободной личностью среди нас, за наш счет, на наши денежки желает с нас тянуть и при том козырять своим жульничеством. Это инстинкты хищника. Это его кредо, плевать ему на других. Пора положить этому конец. И я предлагаю, нет, настаиваю на голосовании — Георгиев должен быть уволен с дисциплинарным взысканием, повторяю еще раз, по статье, потому что для меня лично он — преступник. А что до его соучастника, Пецы, который в последний момент отрекся от истины, продался Лорду за загранку, я предлагаю каждому по совести решить, место ему среди нас или не место. Они — одного поля ягоды, — Иван пошел на свое место, а столовая загудела растревоженным ульем, завозмущалась, руками замахала, так что пришлось Крушеву призывать к порядку.
— По одному, товарищи, по одному, — он заметно волновался.
И тогда из группки ветеранов парка поднялся Лука Десподов, механик, и все взгляды устремились к нему. Выступал он нечасто, но все знали: он скажет так, как надо. Верили ему безоговорочно. В парке трудно заслужить авторитет, людей не проведешь, но Лука Десподов его заслужил, заработал его собственными руками. Он чуял самую мелкую поломку на расстоянии, дар у него был — понимать, как говорится, душу машины, звали его еще Лука-академик! Короче, дядя Лука был профессионал экстра-класса.
— Уважаемые товарищи, — так начал он. — Мы тут стали свидетелями неприглядной истории, и честь партийному руководству, что вынесли ее на открытое обсуждение, чего греха таить, все знают, не один такой случай… Расплодилось у нас лордов, свободных личностей… Верно назвал его Иван Палиев. Что толку выкликать по именам, всех знаем, как облупленных… они мать родную продать готовы за полушку. Но судить надо не их в первую голову. Не тот виноват, кто вкусил от запретного плода, а тот, кто его подал. Кто? Те, кто с них не спрашивает… Мы! Не спрашиваем, значит, расписываемся в собственном бессилии, им волю даем, вот что получается. Какой-то там Ица замахнулся на такого человека, как Палиев, которого лично я ценю и уважаю за бескомпромиссность. А случился бы на месте Палиева кто другой? Или Палиев промолчал бы и дал характеристику нечистоплотному парняге? И повыше кто сидит, все бы смолчали? Что, стадо? Нас стригут, а мы молчим. Это мы-то, рабочий класс! Не перевелись еще, к счастью, люди, как Палиев, как этот чистый человек, который тут выступал. Они свое слово сказали, решение принимать нам. Надо рвать сорняк с корнем, половинчатость — не мера, она нас в тупик и завела, иначе мы сами становимся соучастниками. Да мы уже соучастники, раз дошло до такого собрания. Но лучше поздно, чем никогда. Поддерживаю предложение уволить Георгиева с дисциплинарным взысканием. А Пеца… Таких мы все стороной обходим, а надо бы и его уволить по той же статье, пусть он в этой конкретной истории и не виновен впрямую. Его двурушничество чревато еще большей опасностью. По мне, таких тихих сволочей, которые и за пять сребреников готовы продаться, страшнее нет. Надо голосовать, — и люди, не дожидаясь, пока парторг обставит все по протоколу, дружно подняли руки. Подняли руки даже те, которые расселись при Лорде, его дружки-приятели. Выскочив из этого леса рук, он угрожающе зыркнул:
— Идиоты! Стадо дурней и трусов, вас всю дорогу будут за нос водить, всю жизнь… Куда захотят, туда и поведут! Как же, собрание устроили, собрание решило… Вам без пастуха — ни шагу… Ненавижу, — Ица на глазах свирепел, — вы ж не видите дальше собственного носа, вы ж все до единого думаете, как я, а признаться — кишка тонка, тонка кишочка, тонка, — орал он. И тогда поднялся дядя Лука и негромко вымолвил:
— Вон!
И Лорд, злой, как фурия, вылетел из столовой. Все захлопали, и тут непредвиденно выскочил к столу президиума Пеца. Видок у него был неважнецкий, глазки слезились.
— Прощенья прошу, не виноват я, — залепетал он, — я, значит, в Ливию хочу податься, у Баева кругом блат, ну я и… Лорд утром прикатил, мол, Палиева не трусь, Ванька навредить тебе ничем не сможет. Но я осознал и теперь перед лицом своих товарищей, перед товарищем партийным секретарем обещаю, что исправлюсь… Леший меня попутал, и с девкой этой, а тут, на собрании, я осознал свою ошибку… Простите великодушно, если сможете, — зарыдал наконец Пеца, и слово взял парторг.
— С тобой будем разбираться отдельно, — бросил он Пеце и обратился с просветленным лицом к людям. — Благодарю, товарищи! Благодарю, что поддержали бригадира Палиева. А что касается увольнения водителя «Волги» 50-20, я выйду с ходатайством на наше руководство. И еще. Решение собрания будет доведено до районного комитета партии, так что этот самый Баев, да и те, кто ему потворствовал, от расплаты не уйдут. На этом собрание разрешите считать закрытым.
XI
Уходил Иван среди последних.
Дивным виделся этот вечер Ивану —