Ладно, решила я, засыпая, пока не буду ничего предпринимать,с голоду не умираем…

«…Не прошло и двух недель с того дня, как подарил яФранческе перстень, как оная девица убежала из дома отца своего с тем самымпрескверным Джакопо Ченчи, который, снесшись с господином герцогом Висконти,бежал в Милан, опасаясь как и тех флорентийских бешеных, так и гнева мессераДжироламо. Тогда мессер Джироламо пришел ко мне в покои, обливаясь слезами, исказал: Отчего, дорогой мой Бенвенуто, отчего не можем мы вложить разума всердца наших детей? Отчего все наши помыслы пустым для них звуком сказываются?Как желал я увидеть дочь свою Франческу твоею женою и внуков обнять! Но нет, несуждено тому было статься, и тот подлый Джакопо уговорил несчастную и увлекобманом. Прости меня, мой Бенвенуто!» На те слова я отвечал: Друг мой дорогой,мессер Джироламо! Только доброе видел я от тебя и только добром буду тебявспоминать. Что же до той Франчески, так не стоит и говорить о ней.

Женский разум — что июльский мороз.

А тому Джакопо Ченчи только было счастья, что от вашейсердечной дружбы, за которую он вам недобрым отплатил".

И по моим словам так и вышло: того же года тот прескверныйДжакопо герцогу Висконти не угодил, и тот изгнанию его подверг за все его злое.А будучи изгнан, попал Джакопо в руки бешеных, и они всяческим наказаниям егоподвергли, и оных не снеся, Джакопо умер. Тогда же подумал я: отчего такоенесчастье причинялось оному Джакопо, коли перстень мой должен, по словам тогоиностранного графа, одно счастье владельцам его приносить? Однако же последоходят до меня слухи, что донна Франческа, мессера Джироламо беглая дочь,живет с господином герцогом Висконти, отчего и приключилось изгнание тогопрезлого Джакопо. И сказывали, что герцог души в ней не чает и осыпает еедарами и милостями, так что перстень и правда может счастье приносить, толькоимени доброго не убережет.

Я же сам, в сильное огорчение впав, снесся с ЕгоСвятейшеством и получил от него весьма ласковое письмо и прелюбезноеприглашение, через которое я очень был напуган, как бы то письмо не попало ксказанным бешеным, что могло бы мне немало несчастий причинить. Тогда пришел яв покои мессера Джироламо и, поклонившись ему, все рассказал. И тот мессерДжироламо, любезный мой друг, очень огорчился, но, однако же, сказал: ЛюбезныйБенвенуто! Коли призывает тебя Его Святейшество, так не может быть для тебялучшего, как поспешить в Рим. Я же помогу тебе, чем сумею, и помнитькаждодневно буду в каждой своей молитве и в каждом помышлении".

И оный добрый мессер Джироламо дал мне лошадей и всегопотребного в дорогу, и письмо к другу своему в Риме мессеру ДжанбаттистаПреста. И той же ночью покинул я Флоренцию, где немало сделал хороших работ игде оставил друзей, о коих и сейчас часто вспоминаю…"

Надежда Лебедева была натура увлекающаяся. Кроме того, в еехарактере присутствовало такое ценное качество, как умение доводить до концалюбое начатое дело.

Странная фотография сильно ее заинтересовала. Поэтому,пораскинув мозгами и порывшись в записной книжке, она поняла, что прямоговыхода на общество кактусоводов у нее нет и надо обращаться за помощью к мужу.Потому что если она придет туда просто так, с улицы, то никакой нужнойинформации не получит — сейчас нигде не доверяют посторонним. А она даже неможет предъявить там какое-никакое удостоверение — что она, допустим, из газетыили из милиции. Хотя нет, про милицию лучше не надо, многие люди на милициюплохо, реагируют и, что знают, не скажут. Нет, надо действовать старымповеренным методом — через знакомство. Но вышло так, что нет у нее знакомыхкактусоводов. Поэтому необходимость обратиться за помощью к мужу ее не то чтобырасстроила, но несколько насторожила.

Дело в том, что муж ее, Сан Саныч, был человек оченьсерьезный и осторожный.

И свойство своей жены влипать во всякие опасные ситуации онобъяснял исключительно ее легкомыслием и любовью к криминальным приключениям.Он очень любил свою жену и беспокоился за нее, поэтому Надежда взяла за правилоне рассказывать ему о сомнительных делах, чтобы не волновать понапрасну.

Стало быть, рассказать ему всю правду про рыжего покойника истранную фотографию было никак нельзя. Поэтому Надежда взяла фотографию с собойна работу, отправилась там в отдел к ребятам-компьютерщикам. Умельцы быстроввели сканером фото в «Пентиум», покрутили, повертели и через некоторое времявыдали Надежде четкую копию фотографии и отдельно цветущий кактус. Надеждарассыпалась в благодарностях и подарила ребятам большую пачку «форсмановского»чая с бергамотом. Те хмыкнули, но взяли.

Сан Саныч Лебедев, в прошлом начальник отдела крупного НИИ,давно уже ушел со своей безденежной работы и зарабатывал деньги в десяти разныхместах: где обслуживал компьютеры, где читал лекции студентам, а где и простодежурил ночью, не чураясь никакого труда. Знакомых у него по городу былоневероятно много, но на просьбу Надежды он вначале отреагировал подозрительно,просто по привычке относиться осторожно к ее занятиям. Но кактус выглядел такбезобидно, что Сан Саныч успокоился, привел жену в клуб на Большой Конюшенной,подвел за руку к маленькому лысеющему человечку, похожему на гнома-рудокопа, ипредставил:

— Это — Леня Салтыков, а это — моя жена Надя. —После этого, сочтя свою миссию выполненной, срочно умчался на очереднуюхалтуру.

Надежда, убедившись, что муж исчез, достала из сумочкифотографию кактуса. Она только хотела начать длинное объяснение, зачем ей нужнознать, что это за кактус, но не успела и слова вымолвить, как Леня буквальновырвал у нее из рук фотографию с воплем:

— Пилоцереус Пульпика! Цветущий пилоцереус Пульпика!Вася, сюда, скорее!

К нему тотчас же подбежал крупный толстый мужчина с лицом,синим от бритья, и волосатыми, как у гориллы, руками и уткнулся носом вфотографию. Тут же набежала целая толпа сумасшедших кактусоводов, замелькалилупы. Со стороны это выглядело как потасовка на американском футболе, когдапятнадцать здоровенных мужиков устраивают кучу-малу посреди стадиона, а кто-тосамый умный уже выкарабкался из свалки с мячом в руках. Надежду никто из членовобщества даже не заметил — пресловутый пилоцереус заслонил для них всеостальное. Из свалки доносились возбужденные возгласы:

— У меня самого Пульпика чуть на зацвела в восемьдесяттретьем!

— Брось заливать, в восемьдесят третьем был годспокойного солнца, а она цветет только при повышенной солнечной активности! Дау тебя и вообще приличные экземпляры никогда не цвели!

— Сам такой! У тебя даже «царица ночи» не цветет!

Последнее оскорбление было, по-видимому, настолько страшным,что кактусоводы чуть было не перешли к мордобою, но в это время Леня Салтыков,как тот самый умный игрок с мячом, вылез из свалки с фотографией и обратился кНадежде прокурорским тоном: