Джеймс оглянулся, увидел, как доктор заходит в коттедж, и с удовлетворением подумал, что уж он-то положит подушки, как удобно старику.

– Когда я рассказала папе, – продолжила Мэри, – он пришел в ярость и выбежал из дома с кнутом, чтобы отстегать доктора Хиггинса. Все утро разыскивал его, но не нашел. Потом мы с матерью убедили отца, что лучше отнестись к этому вульгарному человеку с молчаливым презрением.

Заметив, что доктор – крепкий, широкоплечий мужчина, Джеймс подумал: полковник Клибборн поступил мудро, согласившись с женой и дочерью. Печально, конечно, но в этом мире правота так часто уступает грубой силе!

– Его больше нигде не принимают. Мы не замечаем его. И я убеждаю всех не пользоваться его услугами.

– Понятно, – пробормотал Джеймс.

Следующей пациенткой Мэри была женщина, и Джеймса вновь оставили на дороге, но на этот раз ему не пришлось коротать время в одиночестве: из коттеджа вышел мистер Драйленд, высокий, полный мужчина с рыжеватыми волосами и розовыми щеками. Его крупное, массивное лицо без признаков растительности, кроме рыжих бровей, казалось до неприличия голым. У него были синие глаза и маленький рот с тонкими губами, о каких лет восемьдесят назад мечтали все молодые дамы. Не вполне справляясь с модуляциями сильного, глубокого голоса, он иной раз произносил самую расхожую фразу тоном, более подходящим для благословения. Мистера Драйленда обуревало достойное похвалы желание казаться всем людям своим, и он старался – без видимого успеха – приноравливаться к слушателям. Со старушками говорил мягко и вежливо, пускал в ход специальную терминологию с охотниками и рыболовами, с крестьянами шутил, с молодыми людьми становился по-юношески агрессивным. Но прежде всего он стремился к тому, чтобы в нем видели настоящего мужчину, поэтому громко смеялся и выказывал жизнерадостность.

– Не знаю, вспомните ли вы меня. – Он подошел к Джеймсу и весело рассмеялся. – Мне выпала честь обратиться к вам с несколькими словами во время церемонии вашей встречи. Мисс Клибборн сказала, что вы ждете ее, и я решил представиться вам. Моя фамилия Драйленд.

– Я очень хорошо помню вас.

– Я мою викарию бутылки, – добавил младший священник и загоготал. – Для вас это внове – после участия в войне посещать больных и сирых в нашем приходе. Я слышал, вас ранило.

– Да, и довольно тяжело.

– Если бы я мог поехать туда и вдарить по бурам! Это мое самое сильное желание. Но разумеется, я лишь священник, вы знаете. Меня бы не поняли. – С высоты своего немалого роста мистер Драйленд лучезарно улыбнулся невысокому Джеймсу. – Не знаю, помните ли вы те слова, с которыми я имел честь обратиться к вам вчера…

– Разумеется, помню.

– Экспромт, знаете ли, но они полностью выражали мои чувства. Это едва ли не лучшее, что дала нам война. Позволила более открыто выражать наши эмоции. Я подумал: какое прекрасное зрелище – благородные слезы, которые катятся по морщинистым щекам вашего отца. Ваше ответное слово завоевало наши сердца. Позволю себе сказать, что все наши потуги – ничто по сравнению с этой короткой, непринужденной речью. Надеюсь, ее полностью приведут в газетах Танбридж-Уэллса.

– Надеюсь, нет! – воскликнул Джеймс.

– Вы так скромны, капитан Парсонс. Об этом я вчера говорил мисс Клибборн. Истинная храбрость всегда скромна! Но наш долг – проследить, чтобы она не пряталась под кустом. Простите меня за вольность, но я сам подсказал репортеру несколько строк.

– Мисс Клибборн надолго задержится там? – спросил Джеймс, глядя на коттедж.

– Ах, какая она хорошая женщина, капитан Парсонс. Мой дорогой сэр, заверяю вас, она ангел милосердия.

– Приятно слышать, что вы так тепло отзываетесь о ней.

– Да ладно вам! Она того заслуживает. Ее деяния выше всяких похвал. Она всем сердцем заботится о духовном благополучии наших прихожан и являет собой пример добродетели.

– Уверен, что на нее стараются равняться.

– Знаете, не могу отделаться от мысли, – мистер Драйленд вновь добродушно рассмеялся, – что она должна стать женой священника, а не военного.

Из коттеджа вышла Мэри.

– Я говорила миссис Грей, что не одобряю одежду, в которой ее дочь приходит в церковь, – объяснила она. – Сомневаюсь, что добропорядочные люди этого социального слоя должны появляться в церкви в таких ярких нарядах.

– Не знаю, что бы мы делали в приходе без вас, – заискивающе проворковал младший священник. – Как редко встретишь человека, который всегда знает, что правильно, и не боится говорить об этом.

Мэри добавила, что они с Джеймсом идут домой, и спросила мистера Драйленда, не составит ли он им компанию.

– С удовольствием, если не окажусь de trop[12].

И многозначительно посмотрел сначала на Джеймса, потом на Мэри.

– Я хотела поговорить с вами насчет моих девочек, – пояснила Мэри.

Она вела класс городских девочек, которых учила шить, уважать старших и еще многому не менее полезному.

– Я сказал капитану Парсонсу, что вы – ангел милосердия.

– Боюсь, нет, – серьезно ответила Мэри. – Но стараюсь выполнять свой долг.

– Ах! – воскликнул мистер Драйленд, подняв глаза к небу, и в этот момент выглядел он совсем как треска. – Сколь немногие из нас могут сказать такое!

– Я очень тревожусь из-за моих девочек. Они обитают в сырых домишках, скверно едят, проводят всю жизнь в отвратительных условиях, однако всем довольны. Не могу убедить их в том, что они должны чувствовать себя очень и очень несчастными.

– Понимаю. – Младший священник вздохнул. – Мне становится так грустно, когда я думаю об этом.

– Послушайте, если они радуются жизни, чего еще можно желать? – раздраженно заметил Джеймс.

– Но я желаю. Они не имеют права быть счастливыми в таких условиях. Я хочу заставить их почувствовать, какая ужасная у них жизнь.

– Как можно быть такой жестокой?! – воскликнул Джеймс.

– Это единственная возможность изменить их к лучшему. Я хочу, чтобы они смотрели на жизнь моими глазами.

– Откуда ты знаешь, что видишь их лучше, чем они сами?

– Мой дорогой Джейми! – воскликнула Мэри и, уловив в его вопросе иронию, громко рассмеялась.

– Почему ты думаешь, что хорошо вызывать у них неудовлетворенность жизнью?

– Я хочу, чтобы они стали лучше, благороднее, богаче. Хочу, чтобы их жизнь стала красивее и благочестивее.

– Если ты увидишь человека, который счастлив, надев на голову жестяную корону, ты подойдешь к нему и скажешь: «Мой дорогой друг, вы выставляете себя на посмешище. Ваша корона не из чистого золота, и вы должны выбросить ее. У меня нет золотой короны, чтобы дать ее вам взамен этой, но вы поступаете нехорошо, получая удовольствие от того, что носите эту дешевку»? Девочек вполне устраивает эта жизнь, в их лачугах им так же удобно, как тебе – в особняке, они наслаждаются куском жирной свинины по воскресеньям точно так же, как ты наслаждаешься вареной курицей или бланманже. Они счастливы, и это главное.