– Какой ужас! – воскликнула старушка. – Люблю кофе, но на этот раз, пожалуй, за компанию с вами выпью чаю.

Он машинально кивнул.

– Вам покрепче? – спросила она.

– Да, если можно.

– У меня мармелад есть, вернее, лимонные дольки и печенье «Топлёное молоко». – Она открыла дверцы навесного шкафчика и достала оттуда две ажурные вазочки из тонкого хрусталя, насколько Славин мог судить, чешского.

У его деда тоже были подобные вазочки и корзиночки. Дед рассказывал, что в советское время всю эту утварь привозили военнослужащие, проходившие службу в советском контингенте групп войск, дислоцирующихся на территории Чехословакии. А затем сдавали её в комиссионные магазины, чтобы как-то пополнить свои денежные накопления. Остальные советские граждане, лишённые возможности выехать за границу, с удовольствием покупали всю эту посуду и безделушки, произведённые в так называемых братских странах социалистического лагеря.

– Не стоит беспокоиться, – проговорил Славин, но печенюшку всё-таки взял.

Они сидели за столом друг против друга и, кажется, никуда не торопились. Посторонний, взглянув на них со стороны, мог бы запросто решить, что это внук пришёл проведать бабушку, вот они теперь и попивают чаёк, наслаждаясь обществом друг друга и не спеша нарушить затянувшуюся паузу. Ведь двум близким людям и помолчать наедине друг с другом – одно сплошное удовольствие. Но это если только посмотреть со стороны. На самом же деле оперативник просто давал старой женщины время прийти в себя и осмыслить случившееся. Хотя, возможно, Тяжеловесова и не нуждалась в такой передышке.

– Прасковья Ивановна, – наконец спросил Славин, – а как давно вы видели своего соседа в последний раз?

– Да уж дней пять или даже больше, – напрягая память, ответила женщина, – не видела я Вадима Аркадьевича.

– А жену его?

– Так Анна же Леонидовна уехала в санаторий три недели назад! – недоумённо уставилась на оперативника женщина.

– Так я же не знал, – напомнил ей он.

– Ах да, – спохватилась старушка и охотно пояснила: – У неё больное сердце.

– Жаль, – сочувственно проговорил Славин.

– Даже и не знаю, как она, бедняжка, переживёт смерть мужа, – вздохнула Прасковья Ивановна.

– Они дружно жили? – спросил Славин.

– Душа в душу, – заверила соседка.

– У них есть дети?

– Сын. Хотя на самом деле он сын сестры Анны Леонидовны.

– Вот как?

– Да. Правда, они это не афишировали, – заговорщически подмигнула оперативнику Прасковья Ивановна.

– Тогда откуда вам это известно? – невольно вырвалось у Славина.

Тяжеловесова вместо ответа снисходительно улыбнулась.

– И где сейчас мальчик?

– В Турции, с родителями Анны Леонидовны.

– То есть со своими дедушкой и бабушкой? – уточник оперативник.

– Совершенно верно, – кивнула соседка.

– А у Костюкова есть близкие родственники? Родители? Сёстры, братья?

– Отец у него в прошлом году умер, а матушки уж лет десять как нет. Но есть сестра.

– Вы, случайно, не знаете её адрес? – с надеждой спросил оперативник.

– Знаю, но не случайно, – улыбнулась Прасковья Ивановна.

– Буду бесконечно благодарен вам, если вы мне его сообщите, – при этом Славин так нежно улыбнулся старушке, словно она была юной девушкой, от которой он был без ума.

Тяжеловесова кокетливо погрозила оперативнику пальцем и покраснела от удовольствия.

– Разве могу я отказать родной милиции, – вздохнула она притворно.

– Полиции, – машинально поправил её старший лейтенант, не переставая улыбаться.

Прасковья Ивановна легко, точно птичка, вспорхнула со стула и исчезла в другой комнате. Вскоре она вернулась назад с листком бумаги, который и протянула оперативнику:

– Вот!

– Вы ангел! – вполне искренне воскликнул оперативник, принимая из рук женщины бумагу. – Если бы вы знали, как я вам благодарен!

– Вы уже говорили об этом, – с лёгкой усмешкой напомнила она.

– Прасковья Ивановна! Может быть, знаете и где работал Костюков?

– Конечно, знаю!

– И где же?

– Вадим Аркадьевич работал в своей собственной фирме! Название ещё у неё такое заковыристое. – Она пощёлкала пальцами, потом зацокала языком, словно пробуя заблудившееся в памяти название фирмы на вкус. И вдруг радостно воскликнула: – Вспомнила! «Обставим всех»!

– А что же это за фирма такая? – удивлённо спросил Славин.

– Они закупают оптом мебель, а потом снабжают ею мебельные магазины.

– Они? – переспросил Славин.

– Да. У Костюкова есть партнёр, то есть они вдвоём этой фирмой владеют, – пояснила женщина.

– А имя партнёра вы знаете?

– Чего не знаю, того не знаю, – с нескрываемым сожалением призналась Прасковья Ивановна.

Если оперативник и был слегка разочарован, то виду не показал, наоборот, проговорил уважительно:

– Вам бы, Прасковья Ивановна, в разведке работать.

– Шутить, молодой человек, изволите? – приподняла она одну бровь.

– Ну что вы!

– Хотя вы правы, – согласилась она. – Управдом – это тот же разведчик, только масштабом поменьше, – скромно заявила женщина.

Выпив для приличия ещё одну чашку чая с апельсиновой долькой, Славин стал прощаться.

Закрыв дверь за оперативником, Тяжеловесова включила свет в прихожей, посмотрела на себя в зеркало, поправила седые кудряшки и проговорила, вздохнув с сожалением:

– И где мои юные года? – А потом, подмигнув своему зеркальному отражению, констатировала: – Старые управдомы – тоже женщины.

А Славин сразу отзвонился Наполеонову, сообщив о том, что жены убитого нет дома по причине её отъезда из города.

– А где она?

– Соседка сказала, что в санатории.

– Давно?

– Недели три.

– И когда вернётся?

– Это я надеюсь узнать у сестры убитого, – ответил Славин.

– У Костюкова имеется сестра?

– Да.

– А чего же ты молчишь?

– Просто я ещё не успел…

– Ладно, ладно, – перебил его Наполеонов и жадно спросил: – Адрес узнал?

– Так точно! – отрапортовал оперативник.

– Ты, Славин, большой молодец! – похвалил следователь.

«Ещё бы сказал, что Родина меня не забудет», – подумал Дмитрий, и не ошибся.