с проливами, отошло на второй план. Турция не разминировала проливы еще три недели, но державам оставалось лишь дипломатически сетовать по этому поводу [Bosworth 1979:188]. Сазонов, безусловно, это и делал, неоднократно выражая недовольство задержкой возобновления свободного прохода через проливы. А 20 мая русское правительство опубликовало коммюнике, в котором упоминались и возможные компенсации за убытки, понесенные вследствие закрытия прохода для торговых судов. Пусть сам Сазонов и не придавал этому заявлению большого значения, в беседе с британским поверенным в Петербурге Хью О’Берном он настаивал на том, что «задержка с возобновлением навигации связана не только и не столько с техническими сложностями, но в значительной степени намеренно осуществляется Турцией, желающей побудить державы вмешаться»[112]. К тому времени между Италией и Турцией уже начался переговорный процесс, так что даже несмотря на то, что в ночь с 18 на 19 июля 1912 года итальянские торпедные катера все же попытались вновь прорваться в проливы и атаковать турецкий флот [Miller 1997: 113; Giolitti 1923: 304], нового закрытия навигации за этим не последовало.

Даже со спадом военного напряжения компенсации оставались надежной темой для политических спекуляций. Уже вскоре после закрытия проливов Гире передал Порте довольно расплывчатые угрозы относительно того, что Россия намерена требовать компенсации; и Сазонов, ожидая разминирования проливов в конце мая, также затрагивал вопрос компенсаций, обмолвившись, впрочем, О’Берну, что «в принципе и не настаивает на подобных требованиях, юридическую обоснованность коих считает сомнительной»[113]. Свои сомнения на этот счет он подробно изложил в письме Коковцову от 5 июня[114]. Пусть к тому моменту проливы уже были открыты, он все же полагал, что прояснить свои взгляды на сложившуюся ситуацию будет не лишним, учитывая «исключительную важность вопроса торгового судоходства в проливах в целом», равно как и ряд конкретных проблем, вызванных их недавним закрытием. Сазонов апеллировал преимущественно к Лондонской конвенции 1871 года, определявшей весьма расплывчатые правила прохода судов через проливы: согласно статье III им полагалось быть всегда – ив мирное, и в военное время – «открытьями] для торгового флота всех наций»[115]. Настаивая на том, что закрытие проливов являлось грубым нарушением этого соглашения, Сазонов все же признавал, что «из того, впрочем, вовсе не следует, что международное право требует всякое закрытие проливов с обязательностью признавать нарушением международных обязательств», особенно что касается «ситуаций вынужденной обороны и крайней необходимости». Обращая внимание на то, что последнее, равно как и вопрос каких бы то ни было компенсаций, вовсе никак не прописано в конвенции, Сазонов отмечал, что, быть может, здесь применимы некоторые – впрочем, также весьма общие – положения Гаагской конвенции 1907 года («о законах и обычаях сухопутной войны»). Учитывая указанные лакуны, он отрицал допустимость нарушения прав нейтральных держав всякий раз, когда бы ни случалась война, признавая при этом, что с юридической точки зрения не представляется возможным поразить Турцию в праве закрыть проливы «в случае действительной и непосредственной военной опасности, угрожающей проливам и Константинополю». Данное препятствие Сазонов обходил, возражая не против закрытия как такового, но против неприемлемой его продолжительности. Находя свои доводы вполне резонными и обоснованными, он признавал, что в условиях современной европейской политики России с их помощью будет чрезвычайно тяжко добиться возмещения ущерба, ибо подобного рода претензия обернулась бы одним из двух нежелательных исходов: либо немедленным отказом со стороны европейских держав, либо же передачей дела в Гаагский третейский суд, что, по мнению Сазонова, является недопустимым, когда речь идет о важнейших интересах государства. Он заключает предположением, что скорее следует сперва неофициально обсудить этот вопрос с европейскими дипломатами, чтобы узнать, оправданны ли опасения касательно их позиции.

Что же мы выяснили из этого письма? Если вспомнить ту беседу с О’Берном, когда Сазонов говорил, что не собирается предъявлять конкретных претензий, вкупе с весьма удрученным тоном письма Коковцову и при отсутствии каких-либо свидетельств о последовавших указаниях российским послам навести справки в европейских правительствах, публичная риторика Сазонова о компенсациях представляется скорее бравадой, нацеленной разве что на устрашение Турции, чем серьезной угрозой, – и, коль скоро Турция более проливов не закрывала, вполне может быть, что он в этом несколько преуспел. Также подобные публичные заявления могли быть обращены в качестве утешения к разочарованным русским купцам, чьи горестные жалобы так и не заставили правительство предпринять конкретные шаги.

Куда более примечательно нежелание Сазонова отдать дело на рассмотрение арбитража в Гааге. Данный эпизод стал первым в череде подобных, когда он наотрез отказывался вверить судьбу русских интересов силам, неподконтрольным России. В таком отношении проступает нарастающее недоверие к международным структурам, к всевозможным конференциям и конвенциям, что будет явственно отражаться на принимаемых Сазоновым решениях вплоть до его отставки. Примечательно, что немецкие и австрийские визави были аналогичного мнения: Центральные державы все более скептически относились к дипломатии, мало помогавшей им обеспечивать свои интересы [Stevenson 1996: 276–278, 348; Williamson 1991: 155–156; Berghahn 1993, chap. 10].

С наступлением осени внимание Европы и России переключилось с итало-турецкого конфликта на новый, как полагали, вытекающий из предыдущего, – войну целого ряда государств, объединившихся в Балканский союз с одной стороны против Османской империи – с другой. После своего возвращения в конце 1911 года Сазонов резко сменил внешнеполитический курс России с того, которого придерживались Нератов с Извольским, в целом сбалансированного между Италией и Турцией, на более соответствовавший его видению возможностей и опасностей нового 1912 года. Он надеялся, позволяя Риму и даже побуждая его перейти к решительным действиям за пределами ливийского театра военных действий, вынудить в итоге Турцию признать бессмысленность дальнейшего продолжения войны и подписать с Италией мир до того, как балканские государства смогут воспользоваться ситуацией. Подобно остальным Великим державам, Россия желала предотвратить балканский конфликт, в результате которого, как все опасались, могла запылать вся Европа; и, подобно действиям других держав, действия Сазонова также не помогли предотвратить столкновение на Балканах, хотя вместе с тем ни Первая, ни Вторая Балканские войны не обернулись немедленной более масштабной войной.

Но если Сазонову и не удалось предотвратить новый конфликт, то в ином он все же преуспел: ему удалось отложить вопрос о проливах до тех пор, пока Россия не станет готова к решительным действиям по обеспечению собственных интересов; кроме того, проливы были закрыты лишь однажды и до конца Италотурецкой войны оставались открытыми для торговых судов, невзирая даже на периодически возникавшие опасения относительно ситуации на море. А следом уже маячили новые угрозы – на этот раз с суши.

3. Балканские войны: меж балканскими государствами и