Шейми отвел взгляд. От словоохотливости Эдди ему стало не по себе. Лоуренс это заметил:

– Понимаю. Боюсь, я довольно бестактно затронул слишком деликатную тему. Простите, ради Бога!

– Не говорите глупостей, – отмахнулась Эдди. – Вам не за что просить прощения. Мы это уже пережили. Во всяком случае, большинство из нас.

Шейми повернулся к окну. Ему нравилась прямота Эдди и искренность ее слов, однако бывали моменты, когда он предпочел бы этим качествам умение быть тоньше и проницательнее.

– Почему мы до сих пор стоим? Рассаживайтесь, – предложила Эдди. – Альби, устраивайся на подушках… да, вот там. А ты, Шейми, садись рядом с Томом. – Она понизила голос до шепота. – Знаешь, он шпион. Я в этом уверена.

– Что за глупости, Эдди? – покачал головой Том.

– Тогда о чем вы говорите со всеми этими арабскими шейхами? О верблюдах? О гранатовых деревьях? Сомневаюсь. Вы говорите о бунтах. О восстании. О свободе от турецкого владычества.

– Мы говорим об их жизни, наследии, обычаях. Помимо этого, я делаю снимки развалин, гробниц, ваз и горшков. Делаю зарисовки, пишу заметки.

– Вы, мой дорогой, создаете карты и альянсы, – тоном знатока сказала Эдди.

– Да. Кстати, желаете отведать рахат-лукума? – спросил Лоуренс, передавая блюдо с розовыми желеобразными кубиками, посыпанными сахарной пудрой.

– Скажите, мистер Лоуренс, как вы очутились в арабском мире? – дипломатично спросил Шейми.

– Благодаря археологии. Люблю выкапывать древности. Еще студентом я ездил на раскопки в Сирию. Изучал замки крестоносцев, потом писал по ним дипломную работу. После университета мне предложили работать у Дэвида Хогарта, археолога Британского музея. Я согласился. Участвовал в раскопках древнего хеттского города Каркемиша. Похоже, перекопали вдоль и поперек оба берега Евфрата, – с воодушевлением признался Лоуренс.

– Не знаю, освоился бы я в пустыне, – сказал Шейми. – Жара, песок. Мне нужны снега и лед.

Лоуренс засмеялся:

– Понимаю вашу любовь ко всему первозданному и холодному, мистер Финнеган. Я обожаю горы и альпийские пейзажи, но пустыня, мистер Финнеган, – это пустыня. – Лоуренс ненадолго замолчал, затем растерянно улыбнулся, и вдруг его лицо стало таким, какое бывает у влюбленного человека. – Если бы вы это видели… Если бы слышали голоса муэдзинов, созывающих мусульман на молитву. Если бы видели лучи солнца, пронизывающие минареты. Если бы отведали фиников и гранатов, собранных в цветущем оазисе. А вечером сидели бы в бедуинском шатре, слушая истории этих людей. Если бы вы могли познакомиться со всеми этими величественными шейхами и шарифами. С женщинами из гарема, у которых под паранджой видны только глаза. Если бы вы познакомились с Хусейном, шарифом Мекки, и его сыновьями. Если бы почувствовали, как они жаждут свободы и независимости. – Лоуренс тряхнул головой, словно застыдившись глубины своих чувств. – Если бы все это испытали, мистер Финнеган, то мгновенно повернулись бы спиной к Антарктике.

– Не знаю, мистер Лоуренс, – ответил Шейми, поддразнивая собеседника. – Не думаю, что ваши барханы способны переплюнуть мои айсберги, не говоря уже о тюленях и пингвинах. – Голос Шейми утратил ехидные интонации; на поэтический рассказ Лоуренса он отвечал своим. – Если бы вы могли увидеть солнце, поднимающееся над морем Уэдделла. Его лучи падают на лед, заставляя вспыхивать миллионы осколков. Если бы могли слышать ночное пение ветра, скрип и треск льдин, встающих дыбом и ломающихся в беспокойных водах антарктических морей…

Том восхищенно слушал Шейми. Они говорили о диаметрально противоположных частях света, но родство их душ обнаружилось сразу, ибо каждый чувствовал страсть другого. Оба были исследователями, оба ощущали силу, влекущую их в громадные просторы неведомого. Эта сила заставляла их оставить домашний уют, покинуть близких и друзей. Не случайно Шейми и Лоуренс были не женаты. Ими владело страстное желание увидеть, открыть, познать. Они были верны своему призванию, и ничто другое для них не существовало.

Шейми закончил свой монолог, и его сердце сжалось от печали. Как хорошо было находиться в обществе этих людей. Очень немногие понимали, что́ гоняет его по миру, а они понимали. Была одна женщина, способная понять, но она находилась очень далеко. Шейми всей душой и сердцем, всем своим существом желал, чтобы она находилась рядом.

– Я не намерен задерживаться в Лондоне, – нарушил молчание Лоуренс, заговорив о тяге к странствиям, присущей ему и Шейми. Прочь из этого серого, давящего Лондона. Назад, в непредсказуемый, манящий мир. – Вернусь в Каркемиш. В последнее время я работал с Уильямом Рамзеем из Британского музея, известным специалистом по Новому Завету. Я приехал, чтобы сделать доклад о наших находках. Доклад – необходимая часть нашей работы, но после него я сразу возвращаюсь в пустыню. Там еще уйма работы. А вы, мистер Финнеган? Планируете новые экспедиции?

– Да и нет, – ответил Шейми. – В общем, там будет видно.

– Какой странный ответ, – сказал Лоуренс.

Шейми признался, что так оно и есть.

– Эрнест Шеклтон снова собирается в Антарктику. Я очень хочу отправиться вместе с ним. Но у меня есть не менее веская причина остаться в Лондоне.

– Ты серьезно? – оживилась Эдди. – И как же ее зовут?

Ехидный вопрос Эдди остался без ответа.

– Клементс Маркем предложил мне должность в Королевском географическом обществе. Не далее как вчера. Хочет, чтобы я активизировал работу по сбору средств на новые экспедиции. У меня появится кабинет с красивой медной табличкой на двери и жалованье. По мнению Маркема, я буду просто дураком, если откажусь.

– Он прав, – сказал Альби. – Точно будешь. Ты уже несколько староват для приключений в духе журнала для мальчиков.

– Спасибо, Альб, что напомнил об этом.

Слова Альби повергли Шейми и Лоуренса в меланхолию. Наверное, Том примеряет эти слова к себе и думает, что тоже староват для своих странствий по пустыне, подумал Шейми. А может, он, как и я, потерял кого-то, и это заставляет его колесить по миру. Может, и он надеется, что стоит забраться подальше, туда, где слишком жарко или невыносимо холодно, где полно опасностей, где голод и болезни… и он забудет эту женщину. Никогда он ее не забудет, но он не оставляет попыток.

Тягостное молчание продолжалось, пока Лоуренс не спросил:

– А чем занимаетесь вы, мистер Олден?

– Я физик, – ответил Альби. – Преподаю в Кембридже.

– Он пишет совершенно жуткие и непонятные формулы и уравнения, – вмешалась Эдди. – Покрывает ими всю доску в своем домашнем кабинете, где просиживает дни напролет. Университет предоставил ему творческий отпуск. Можно было бы и отдохнуть. Вместо этого он работает и работает. Относится к себе совершенно варварски.

– Тетя Эдди… – смущенно улыбаясь, запротестовал Альби.

– Альби, я говорю правду. Ты совсем не отдыхаешь. Питаешься кое-как. Не выходишь прогуляться. Ты выглядишь не лучше, чем старые застиранные панталоны. Тебе нужно по-настоящему отдохнуть. Не возражай. Да, ты ведущий английский ученый в какой-то очень специфической области. Но скажи, дорогой, неужели Англия не выдержит, если ты месяц-другой отдохнешь от того, чем нынче занимаешься?