Понятые смиренно сидели в углу комнаты, опасливо наблюдая за происходящим. Следователь упорно старался постичь мотивы преступления. "На убийство с целью грабежа не похоже. Часы, деньги остались при фотографе, – размышлял Владимир. – Из чувства мести? Но кому мог так сильно насолить человек, по словам соседей, не способный даже муху обидеть. Может, какой конкурент свел с ним счеты? Он ведь промышлял на пляже. Кому-то это могло не понравиться. Либо отказался платить рэкетирам дань с прибыли? Возможен и такой вариант".

Щеглов понимал зыбкость этих версий, не подкрепленных доказательствами и уликами. Ни отпечатков пальцев, ни орудия насилия, которые натолкнули бы на верную мысль, обнаружить, пока не удалось. Чисто сработано, если не считать следов от обуви.

Его сомнения поколебал Белозерцев, вошедший в небольшую комнату, где у Левона была фотолаборатория. Там царил беспорядок. Все было перевернуто и разбито, как после землетрясения. На полу валялись фотоаппарат "3енит" с разбитым объективом, ворох отснятой пленки, раздавленные пластмассовые ванночки для проявителя, фотоувеличитель и разорванная на мелкие кусочки фотобумага. Кто-то здесь усердно побуйствовал, как слон в посудной лавке.

– Володя, взгляни-ка сюда, – пригласил Белозерцев Щеглова. И когда тот осмотрел фотолабораторию, продолжил:

– По-видимому, его интересовали фотографии либо пленка. Причем, отдельные, о которых он мог знать или догадываться. Иначе, какой смысл было все крушить. Тот же "Зенит" он мог похитить, как и другие ценные вещи.

– Анатолий, – следователь окликнул Будченко, который в поисках отпечатков внимательно осматривал убогую мебель в спальне. – Здесь по твоей части, зафиксируй этот погром.

Эксперт отснял несколько кадров и только после этого они принялись, поднимая с пола, осматривать вещи и предметы. Изучив одну из порванных фотографий, Анатолий пришел к выводу, что поиски отпечатков дело безнадежное.

– Убийца орудовал в перчатках, – разочарованно произнес он и поверг своих коллег в уныние. Фотографии, на которых были изображены обнаженные женщины – для американского "Плейбоя", наверное, красоток готовил? Белозерцев, а за ним и Щеглов взглянули на фотографии. Отснятые в цвете женские тела были удивительно притягательны.

– Нашлись же легкомысленные женщины, чтобы ему позировать, – по инерции возмутился следователь, пытаясь обнаружить знакомое лицо. На него зачарованно и гордо смотрели прелестные незнакомки. Любование явно затянулось, и тому было объяснение – фотографии рассматривали мужчины, а не бесполые существа.

– Замечательные снимки. Настоящее фотоискусство, – тоном знатока заключил Анатолий. – На Западе ему бы за них отвалили кучу долларов. А здесь бедствовал.

– А у нас подвели бы под статью за изготовление порнографии, – с иронией продолжил Белозерцев. – Щеглов, заботясь о нравственности общества, этот факт без внимания не оставил.

– Будет вам, ценители шедевров, – обиделся следователь. – На вас сексуальная революция дурно влияет, ловеласы в погонах.

Будченко поднял с пола разбитый фотоаппарат. Пленка, конечно, оказалась засвеченной. Его рука потянулась к увеличителю: на катушке остался обрывок пленки. "Судя по беспорядку в лаборатории, преступник торопился, опасаясь, что его могут застать врасплох, – представил ситуацию эксперт. – Поэтому нервничал и мог допустить прокол… и, кажется, я нашел этот прокол".

Анатолий поднес к лицу и посмотрел на свет кусочек застрявшей на катушке пленки. На трех кадрах отчетливо просматривалось изображение. Снимок сделан на пляже. На переднем плане была видна девушка в купальнике, на втором – лежащие на песке и на топчане силуэты. В руках девушка держала, потешную обезьянку.

Щеглов и Белозерцев поочередно посмотрели пленку.

– Срочно надо увеличить и распечатать, – сказал следователь. – Возможно, в фотографиях таится разгадка преступления.

Криминалист аккуратно упаковал пленку в блестящую фольгу. Дальнейший осмотр фотолаборатории лишь убедил их, что причиной нападения могла быть пленка с кадрами, представлявшими угрозу либо интерес для преступника.

– Интересно, где находилась обезьянка в момент преступления? – задал вопрос Василий скорее себе, чем следователю.

– Зачем это тебе? – пожал плечами Владимир, и рассмеялся. – Уж не думаешь ли ты взять у нее свидетельские показания? Не обижайся друг, но ты меня в последнее время часто удивляешь. То подозреваешь Алекса, то горой за него стоишь. А теперь вот ребусы с Матильдой. Сдалась она тебе сто лет. Ты скажи, если переутомился, я похлопочу за тебя. Полковник Ребров уважит, путевку выделит в Алушту, в пансионат.

– А ты, Володя, удивляешь меня своей прямолинейностью, и сейчас я не разделяю твоего юмора, – парировал капитан. – Позабыл, что не стандартные, оригинальные решения – спутники удачи. Надо отказываться от стереотипов, в том числе и в криминалистике.

Понятые с интересом вслушивались в их полемику, Щеглов же в таких случаях смущался слушателей и пасовал.

– Ладно, дискуссию продолжим в отделе, – по праву старшего, руководителя группы, предложил следователь.

– И все-таки меня интересует реакция Матильды, – не отступал Белозерцев. – Если она находилась в комнате, то не могла равнодушно взирать, как убивают ее хозяина. Надо знать преданность и привязанность этих животных к человеку. Мы ведь, если верить Дарвину, произошли от обезьяны.

– Ты хочешь сказать, что она вступила в единоборство? – не смог скрыть сарказма Щеглов.

– Вот именно, – вполне серьезно ответил Белозерцев. – Нам надо тщательно осмотреть обезьянку.

– Она у Левона уже больше года, – подала голос старуха-соседка. – Смышленая, умница. Сама себе на хлеб зарабатывала. Левон гордился ею. Иные люди хуже зверья, Левона не пожалели. Царство ему небесное. Хороший, душевный был человек…

Старуха, глядя в угол комнаты, где мерцала маленькая икона, перекрестилась.

– Алекс, давайте сюда с Матильдой! – позвал Белозерцев в открытую форточку. Его взгляд скользнул вниз по стеклу к подоконнику и остановился. Между двойными рамами окна он увидел клок черных волос. Промолчал, усмехнувшись своей догадке, но не поспешил раскрывать карты.

В комнату вошел Корецкий с пристроившейся на его плече обезьянкой. Матильда не захотела идти к Белозерцеву, да и сварливую старуху проигнорировала. Чем так быстро завоевал ее симпатии Алекс? Может быть, Матильда каким-то неведомым человеку чутьем постигла горе и одиночество Корецкого, потерявшего Вику, так же, как она своего хозяина, дядю Леву. Так это или не так, но обезьянка решительно не хотела оставлять Алекса. Грозно скалила зубы, визжала и отбивалась лапами. Выход нашел Белозерцев.

– Будьте добры, послужите Фемиде, – попросил он Алекса. – Проверьте, нет ли у нее на коже каких-нибудь повреждений.

– Как вам угодно, – вяло произнес Корецкий с заметной усталостью в глазах. – Матильда!

Он похлопал ладонью по колену. Обезьянка спрыгнула ему на руки. Все с напряжением следили, как Алекс длинными, как у пианиста, пальцами прощупывал шерсть Матильды. Ей эта процедура доставляла удовольствие. Вдруг она взвизгнула. Алекс зацепил пальцем глубокий порез.