будто впервые увидел. — А что это у вас за причёска, мсье? Это сейчас молодёжь такое носит?

Я понятия не имел, что сейчас носит молодёжь, и был бы благодарен Господу, если бы он спас меня от этого знания до конца моих дней. Но и объяснять значение причёски тоже не стал. Долгая история. Которая и старика в гроб уложит, и Триаля заставит озадачиться. К тому же я не настолько хорош во французском, чтобы её рассказывать.

— Где-то я уже такое видел, — продолжал бормотать старик. — Или слышал…

Кристина гаденько мне улыбнулась. Мол, вот, я же говорила — о тебе тут уже слышали. А поживи с недельку — и вовсе на каждом углу будут пальцами тыкать.

— Хозяин дома просит слишком много денег, — сменил вдруг пластинку старик. — Потому жильцов и нет. Когда нет — здесь грустно, одиноко… С мсье Локонте было веселее. Однажды, в конце ноября, он принёс бутылку шабли и подарил мне. Просто так, без всякого повода. Там, в бутылке, до сих пор ещё осталось немного…

— Извините, я могу позвонить? — внезапно вскинулся Триаль.

— Позвонить?.. Извольте…

Старик, кряхтя, приподнялся с кресла и заковылял в сторону прихожей. Триаль почтительно шёл за ним, не обгоняя.

— Что думаешь? — спросила у меня Кристина.

— Думаю, что Триаль сейчас маякнёт своим, и те разберут этот дом по кирпичику, а из старика вытрясут всю душу, — сказал я. — Грустно, конечно, но куда деваться.

Из прихожей послышался голос Триаля. Он говорил по-французски — так негромко и быстро, что я ни слова не мог разобрать. А старик вернулся в гостиную. Остановился и посмотрел на меня. Потом вдруг улыбнулся и погрозил пальцем:

— А я ведь вас вспомнил, юноша. Вы — мсье Барятинский. — Фамилию он выговорил так, что я с трудом понял, что речь идёт обо мне.

Кристина хихикнула, отвернувшись. А я попытался изобразить радушную улыбку:

— Да, это я. Не думал, что…

— Он мне про вас говорил, — перебил старик. Впрочем, вряд ли понял, что перебил — скорее просто отключился от каналов восприятия, погрузившись в воспоминания. — Да-а-а, теперь я вспомнил, как было дело.

— Кто говорил? — Кристина резко подняла голову, и ни намёка на смешливость в её лице не осталось.

— Кто… Мсье Локонте, конечно. — Старик вновь пустился в бесцельное путешествие по гостиной. — Очень подробно вас описал, да, припоминаю. Вот откуда я знаю про вашу причёску.

— А что ещё он говорил? — Я встал с кресла, еле сдерживаясь, чтобы не кинуться на старика и не схватить его за шиворот. — Постарайтесь вспомнить!

— Постарайтесь, — обиженно проворчал старик. — Мне стараться нет нужды, у меня память — как скала! Если что высечено — так оно на века. Мсье Локонте говорил, что есть у него в Российской Империи добрый друг, юный князь Константин Барятинский. — Моё имя в исполнении старика снова прозвучало до того шепеляво, что я с трудом его узнал. — И что он, возможно, придёт сюда его искать.

У меня в этот момент буквально опустились руки. След, который мы нашли, обратился в ничто в мгновение ока. Точно такая же подстава, как с особняком в Петербурге, где меня ждал зомби-конструкт. Локонте предвидел, что я буду искать его здесь. А значит, замёл следы так тщательно, что комар носа не подточит.

Я посмотрел на Кристину. Судя по вытянувшемуся лицу, у неё мысли были ровно такие же. Мы, считавшие себя охотниками, просто проглотили наживку.

— Он велел передать вам письмо.

Теперь старик уже решительно распахнул дверцы буфета, поднял с блюдца ту самую чашку и достал из-под неё конверт. Шаркая, подошёл ко мне и вручил.

Простой конверт из коричневой плотной бумаги, не запечатанный. На конверте размашистым почерком написано: Lettre à un clochard. «Письмо для бродяги».

Я открыл конверт и достал сложенный вдвое лист. Развернул. Там было всего три слова на русском: «Удачи на Игре».

* * *

— Не вешайте нос — кажется, так говорится по-русски, — сказал Триаль.

Мы недалеко ушли от дома, где жил Локонте, и обнаружили кафе-мороженое, в котором и осели охладиться. Кристина угрюмо тыкала ложечкой ванильный шарик, обильно посыпанный шоколадной крошкой. Я размазывал по вазочке помесь фисташкового мороженого с обычным сливочным, превращая его в непонятную бурду. Триаль ограничился бокалом апельсинового сока.

— Узнали… Можно сказать, ничего мы не узнали, — буркнул я. — То, что он тут жил — и так было ясно. День — псу под хвост.

— Не будьте столь категоричны. — Триаль почему-то излучал оптимизм. — Во-первых, с домом и стариком ещё поработают, из них что-то да вытащат.

— Локонте уже тогда знал, что Костя приедет сюда на Игру, — замогильным голосом сказала Кристина. — Знал, что найдёт его дом. Теперь я уверена — он видит линии вероятности, владеет Изначальной магией. Он, возможно, даже знал, какое мороженое мы закажем в этом кафе…

— Это вряд ли, — покачал головой Триаль. — Таких тонкостей не знают даже прорицатели. Ешьте спокойно своё мороженое, мадемуазель Алмазова, оно не отравлено.

— Весь мир отравлен, — огрызнулась Кристина. — Существованием этой твари.

Но ложку в рот всё-таки отправила.

— А во-вторых? — вяло спросил я.

— А во-вторых, мы знаем, что этот юноша, Златослав, находится в Париже! А значит, мы сумеем его поймать.

— Это каким же образом? — Скепсис я даже не пытался скрывать. — Он, может, уже смылся. Может, он уже в Берлине или в Лондоне.

— Не может, — махнул рукой Триаль. — Этот паренёк — не Локонте, создавать порталы не умеет. Да и вообще, насколько понимаю, он не самый искусный маг. А я ещё на железной дороге предупредил полицейских, чтобы усилили бдительность. Передал им приметы Златослава. А из дома мсье Локонте позвонил туда, — Триаль показал пальцем в потолок кафе. — В общем, дело на особом контроле. Уверяю, из города этот парень не уйдёт. И город будут прочёсывать очень тщательно.

— Это как так? — спросил я. — Поправьте, если ошибаюсь: вы ведь здесь — разведчик, и действуете в интересах Российской Империи. Неужели у вас есть какая-то реальная власть над местными силовиками?

— Есть очень развитая агентурная сеть в Париже, — улыбнулся Триаль. — Есть множество неочевидных, нелинейных созависимостей, в которые я, пожалуй, не стану вас посвящать. Поверьте, мсье Барятинский, когда нужно — длинная рука Российской Империи настигнет врага хоть в Париже, хоть в Лондоне, хоть в Хараре.

Я немного приободрился и тоже съел ложечку собственноручно устроенной бурды. На вкус она оказалась значительно лучше, чем на вид.

— Надеюсь, меня вы будете держать в курсе?

— Разумеется. Мсье Витман дал на ваш счёт вполне конкретные распоряжения.

— Это какие? — заинтересовалась Кристина.

Триаль улыбнулся:

— Дословно он сказал следующее: «О каждом своём шаге ставьте в известность Барятинского. Иначе он перестанет вам доверять и начнёт действовать самостоятельно. В результате чего вы будете чувствовать себя полными идиотами — стоя на развалинах Лувра и глядя на то, как его сиятельству Константину Александровичу вручают орден за заслуги перед Францией». Так что не извольте сомневаться: ставить вас в известность я буду непременно. А пока могу лишь присоединиться к пожеланию мсье Локонте. Удачи вам на Игре, мсье Барятинский!

* * *

О том, что ждёт нас на Игре, мы традиционно не имели ни малейшего понятия. Не знали даже, где она будет проходить. Если верить Боровикову, самому опытному игроку среди нас, французские организаторы отличались фантазией ничуть не менее изощрённой, чем их российские коллеги.

— Чёрт его знает, где будет, — сказал накануне Игры Боровиков. — В прошлом году играли на Марсовом поле. За год до этого — в Версале. А ещё раньше — бегали по Лувру, там двое игроков ухитрились так заплутать, что вытаскивали их с помощью магии. Что эти черти придумают сейчас — представления не имею. Всё, что могу сказать с уверенностью: стартует Игра всегда отсюда, от Сорбонны. Здесь, перед главным зданием, разъясняют правила, а потом отправляют в локации.

Именно так и получилось. В первый день Игры мы выстроились перед тем самым зданием с куполом. Стоит ли говорить, что площадь, образованная левым и правым крылами здания, преобразилась до неузнаваемости. По всему её периметру протянулись трибуны, заполненные зрителями.

Зрители поднимали плакаты, размахивали флагами — преобладали, конечно, французские, но и российских было немало, — шумели и свистели.

Команда парижского университета выстроилась напротив нашей, я впервые увидел соперников. Тоже всё традиционно: четыре парня, две девушки. Не такие атлеты, как москвичи — ну, и то ладно.

— Берлен, Дюплесси, — пробормотал, приглядываясь к французам, Боровиков, — надо же, а я думал,