Мустафа взбодрился. Имя наложницы было счастливым, и она наверняка подарит ему столь желанного сына. Ну а жена… ну, покричит, конечно, немного, а потом сама же радоваться будет. Не придется ей мучиться с супружеским долгом, пройдут вечные головные боли. Да и по хозяйству невольница поможет. Вон какая крепкая, сразу видно, что работать будет как пчелка.

Фермер заблуждался, и это выяснилось очень быстро – стоило только переступить порог старого домика. Эмине не слушала никаких резонов, а кричала так, что сосед, заглянувший узнать последние столичные новости, поначалу решил, что в доме кого-то убивают.

– Дурень ты дурень! – голосила Эмине, захлебываясь криком и слезами. – Зачем привел этот позор на мою голову? Можно подумать, что ты такой уж знатный всадник, что тебе молодая лошадь нужна! Да ты ж и пяти минут в седле не можешь продержаться!

Сначала, увидев слезы жены, Мустафа даже решил уступить ей и отвести невольницу обратно на рынок. Но после оскорбления своего мужского достоинства уперся.

– Замолчи, злосчастная! – заявил фермер. – Ты так и не смогла подарить мне сына. Зря я на тебе женился. А если будешь продолжать кричать, так и разведусь немедленно!

– Ах ты! – Эмине даже задохнулась от возмущения. Но утихла, лишь сверкала злобным взглядом то на мужа, то на невольницу. Черная ревность и страх рвали ее сердце на части. Не раз приходилось женщине слышать истории о таких вот рабынях, которые рожали сыновей, а потом законная жена оказывалась на улице, никому не нужная и нищая.

К вечеру в фермерском домике настала благостная тишина, и семейство собралось ужинать. Мустафа, предвкушая приятную ночь с невольницей, затребовал крепкий бульон, надеясь, что это блюдо поспособствует зачатию сына.

Ох, напрасно Мустафа заговорил о бульоне! Жена его, промолчав почти весь день, все время мучилась вопросом – как отомстить неверному мужу, как его помучить. Услышав же о бульоне и предстоящей ночи, она и вовсе потеряла остатки разума, осталась только злоба. И, подавая бульон, Эмине не выдержала – со всем отчаянием и обидой она опрокинула чашку с горячей жирной жидкостью прямо на голову мужа.

Какой же поднялся крик и вой! Мустафа крутился на месте, вопя от страшной боли – проклятый бульон обжег ему голову, потек по лицу, оставляя багровые дорожки, покрытые волдырями. Дочери бросились поливать отца водой, но это не помогало – жир прилипал крепко, не смывался холодной водой, и становилось только больнее. Ну а невольница, увидев волдыри, вспухающие на щеках Мустафы, клочки волос, в которых запутались кусочки вареной морковки и лука, вдруг весело расхохоталась и продолжала смеяться, пока фермер вертелся, разбрасывая в стороны тарелки и горшки.

Когда же все немного успокоилось, а боль притихла, Мустафа грозно осмотрел домочадцев. Эмине сияла от счастья, а невольница все еще хихикала. Лишь дочери казались огорченными и испуганными.

– Ах, вы так? – Мустафа скрипнул зубами. – Ну хорошо же!

Несколько палок он обломал о спины жены и невольницы. Эмине и Айгун обе были в синяках с ног до головы, и им уже не хотелось смеяться.

Через неделю фермер, довольный и гордый собой, явился на столичный рынок, ведя ослика, груженного тяжелыми корзинами со свежими овощами и фруктами. Серкан поджидал его с нетерпением. Едва дождавшись, когда Мустафа продаст привезенный товар, потащил его в кабак.

– Ну что, ага, как теперь думаешь – довольно ли мужчине одной женщины? – спросил Серкан, щедро подливая вино в чаши.

– Не знаю, как кому, – ответил возгордившийся фермер, поглаживая бороду. – Я вот и с двумя справляюсь отлично. И если будет воля Аллаха, то в должное время моя невольница подарит мне сына.

– А как же твоя жена? Ты же говорил раньше, что тебе вполне хватает и одной женщины! – удивился Серкан.

– Наверное, ты был прав, – покачал головой Мустафа. – Только колдовством и можно объяснить, что я всю жизнь так думал. Но оказывается, от колдовства очень просто избавиться. Достаточно побить ведьму палкой как следует – и колдовства как ни бывало!

– Значит, если бы наш повелитель как следует побил палкой Хюррем Хатун, то смог бы тогда наслаждаться и другими женщинами в гареме? – Серкан подмигнул направо и налево, но Мустафа ничего не заметил.

– Я думаю, – важно ответил он, – что повелителю следовало бы попробовать этот способ. Глядишь, и Хюррем Хатун стала бы тихой и покорной, как и полагается правоверной мусульманке.

Напрасно Мустафа пил вино, напрасно водил дружбу с соглядатаем. Плохо для него это закончилось. За неуважительные слова о султане и его семье фермеру отрубили голову, а потом носили ее на палке по всему столичному рынку, пока кожа не ссохлась от черноты, крича о преступлении несчастного. Серкан получил пять сотен акче за раскрытие заговора против повелителя, которые благополучно потратил по кабакам на непотребных девок. Ну а невольница Айгуль в положенный срок родила – как и мечтал Мустафа. Правда, родилась опять девочка, но фермер об этом уже не узнал.

После казни нескольких таких глупых фермеров громкие разговоры о колдовстве Хюррем Хатун утихли. Правда, по углам все равно об этом шептались, но вслух уже говорить побаивались. Зато погромче болтали о том, что Хюррем Хатун зря притворяется правоверной мусульманкой. Сразу видно, что она не отказалась от христианства и наверняка читает свои нечестивые молитвы во время намаза. А иначе с чего бы ей требовать, чтобы у султана не было других женщин? Это же как раз у христиан положено иметь только одну жену! Да-да, Хюррем Хатун не мусульманка, и ежели поискать повнимательнее, то у нее найдется и крест!

* * *

Султан отправился в поход – завоевывать новые земли, распространять веру Аллаха по Европе, расширять Османскую империю, но жизнь Топкапы текла так же размеренно и привычно, как и в его присутствии. Разве что девушки в гареме немного скучали, лишившись обычного своего развлечения: угадывать, кто именно в следующую ночь взойдет на султанское ложе, кому повезет пройти по золотому пути. Правда, в последнее время это развлечение стало пустым, ведь султан не желал видеть никого, кроме Хюррем Хатун. Но все могло измениться в любой момент. Уж в гареме это было хорошо известно. Сегодня – любимая наложница, а завтра – тоска и печаль одиночества в просторных покоях. Достаточно посмотреть на Махидевран Султан.

А Настенька никак не могла свыкнуться со своим новым именем. Когда к ней обращались как к Хюррем Хатун, она даже вздрагивала. Все время казалось, что ее принимают за другую, будто она притворяется кем-то. Особенно тяжело было со служанками – раньше у Настеньки никогда не было служанок.

– Хюррем Хатун, какое платье вы хотите сегодня? – спрашивали у нее, а она и не знала, что ответить. Дома все было просто: одно платье праздничное, одно будничное, да еще в сундуке лежало свадебное платье, которое Настенька сама шила и вышивала долгими зимними вечерами, мечтая о будущем семейном счастье.

– Хюррем Хатун, вам очень подойдут вот эти серьги, – ей протягивали шкатулки и коробочки, наполненные драгоценностями – подарками султана, а Настенька даже не знала толком, как все это носить.