– Понятно...

Капюшон отпустила, а взгляд оторвать не могу. Прощаюсь... задержать хочу – не знаю.

– Спасибо ещё раз, – бормочет он отчего-то невнятно, завязывая шнурки на зимних кедах.

У меня в который раз за последние полчаса болезненно сжимается сердце.

– Погоди-ка, парнишка, – встревает отец. – а что это у тебя торчит из кармана?

– Где? – напряжённо уточняет Матвей, разгибаясь. Из кармана тонюсенькой чёрной куртки действительно выглядывает кожаный ремешок.

– Да вот же, – на отцовской ладони появляются наручные часы. Папины титановые часы с именной гравировкой на обратной стороне циферблата. – Ах ты сучёнок неблагодарный!

– Стойте...

Но договорить Матвею не суждено. Отец в гневе просто неуправляем.

– Папочка! Не смей! – оттолкнув в сторону опешившую мать, Лизка босиком в одних колготках выбегает вслед за ними на лестничную площадку. – Вера, пусти. Ты не понимаешь! Не мог он... Не мог!

С мрачной решимостью, заталкиваю брыкающуюся сестру в квартиру. Мог, не мог – разницы никакой. Если не поторопиться, отец спустит его со ступенек. Спиртное и вспыльчивость опасная смесь. Всучив Лизку маме, кидаюсь к отцу, но опаздываю буквально на долю секунды. От мощного удара в челюсть Матвея отбрасывает спиной на перила, откуда парень почти сразу валится на ступеньки. Повезло, голову успел закрыть руками.

– Хватит. Ты убьёшь его, – твёрдо говорю, глядя в красное от гнева лицо родителя. Чтобы продолжить расправу, ему придётся меня отшвырнуть, но любой папин выбор неизменно решается в мою пользу. Вот и сейчас он медленно выдыхает и с отвращением сплёвывает под ноги привалившемуся к стене Матвею.

– Ещё раз увижу рядом с моей дочерью – добью, – глухо рявкает отец.

Можно не сомневаться, так оно и будет.

Лихо, молча ухмыляется ему в спину, стирая основанием ладони бегущую из носа кровь. Затем переводит полный дикой злобы взгляд на меня и, оттолкнувшись от стены, медленно разгибается во весь свой немаленький рост.

– Сюда иди.

– Катись к чёрту, – пячусь назад, отчётливо понимая, что подбросив ему эти часы, подписала себе приговор. Понятия не имею какой именно, но точно малоприятный.

В моём окружении никогда не водились уголовники – ни настоящие, ни будущие, а на ухмылку его сейчас смотрю и вижу зверя. Опьянённого вседозволенностью, озлобленного волчонка, которому ткнули в морду горящей палкой. Решив не искушать судьбу больше, чем уже рискнула, срываюсь к открытой двери своей квартиры.

– До встречи, Вера, – зловеще доносится мне в спину.

В гробу я видала такие встречи.

* * *

Выбегая следующим утром из подъезда, никак не ожидаю, что обещанная встреча состоится так скоро. В безмолвной грязно-серой дымке зимнего рассвета сперва морщусь от густого запаха сигаретного дыма и только затем замечаю пружинящий с корточек высокий силуэт.

– Опачки, а кто это тут у нас? Ве-е-ерочка... Скучала по мне, сладкая? – разрезает тишину знакомый голос, глумливо растягивая буквы моего имени. Заорать на всю округу, как того требует выкрученная на максимум паника, мешает заткнутая мне в рот варежка или по крайней мере, что-то очень на то похожее. – Ну чего ты брыкаешься, малыш? Как говорит мой друг, утренняя зарядка очень полезна. Пошли, разомнёмся немножечко. Я о тебе позабочусь.

Глава 17

Выпороть тебя недостаточно

Я боюсь даже предположить, чем может закончится прогулка с лютующим Лихом. Желтоватый свет уличного фонаря частично высвечивает поджатые губы за опущенным на глаза капюшоном. Несмотря на видимое спокойствие, по тому какими грубыми рывками он тащит меня к подворотне, можно смело предположить – пощады ждать глупо. Если не физически, то морально нагнёт так, что эхо в голове потом ещё долго не стихнет.

Темнота пугает меня с самого детства, а густой пропитанный запахом кошачьей мочи полумрак каменной арки и непредсказуемость действий Матвея только подливают горючего в разгорающийся пожар моей паники.

В зад такие прогулки – решаю про себя и со всей дури втыкаю острый каблук сапога в носок его левой кроссовки.

Звучно втянув воздух сквозь крепко стиснутые зубы, Лихо яростно впечатывает меня собой в бугристую стену.

– Да что с тобой не так? – глухо цедит он, находясь так близко, что я вздрагиваю от жара прерывистого выдоха на своей щеке. – За что ты меня так шпыняешь, а, Вера? Только не заливай, что дело в сестре, ты пыталась жалить ещё до того, как всё закрутилось. Что такое, сладкая? Гордость душит, что осчастливила голодранца?

Я нечленораздельно мычу, безуспешно пытаясь вытолкать языком варежку. Кажется, ещё немного и пересохшее нёбо покроется трещинами.

– Чем ты думала, подкидывая мне батины часы? Теперь в ваш дом мне путь закрыт – молодец, но, как видишь, мир не ограничивается четырьмя стенами. Ты за порог и вот он я – здрасте! Захочу – прощу, захочу – оприходую прямо здесь в подворотне. И ты промолчишь. Промолчишь, не мотай головой, мы оба знаем. А затем будешь втайне ждать следующего раза, потому что твоей тщеславной душонке льстит, как мне от тебя крышу сносит. Я же вижу, не спорь. Прислушайся к себе, что ты чувствуешь, Вера?

Я чувствую своё безумно быстрое сердцебиение, мятную свежесть его жвачки и нестерпимый холод камня, вгрызающийся в спину даже через дублёнку. Ну, может быть ещё неуместный восторг, вызванный прозвучавшим признанием. Взрослая давно уже девушка, а всё равно ведусь как ребёнок на барбариску.

– М-м-м... Как же всё-таки кайфово, когда ты молчишь! – Лихо обхватывает ладонью мой подбородок, просовывая свободную руку между стеной и моими лопатками, отчего холод уступает непрошенным воспоминаниям о рельефе его мышц под ворохом мешковатой одежды. – Может в наказание отрезать тебе язык? – он усиливает нажим пальцев, вынуждая меня встать на носочки, и аккуратно вынимает скомканную варежку. – Будешь кричать, верну обратно.

– Какого чёрта ты себе позволяешь?! – хриплю, морщась при каждом слове. Рот будто обработали наждачкой, что не мешает голове кружится от близости его губ. – Я откровенно предупредила, что пойду на всё. Вини свою самоуверенность, не меня.

– А я сказал сбавить гонор. Тоже не просто так.

Глаза Матвея – две щёлочки в рассеянном мареве зимнего рассвета. Я не могу видеть их выражения, но взгляд этот колючий ощущаю всем телом.

– Лизку ты не получишь, будь уверен.

– Окей, назови причину. Произвол? Распущенность? Или, может, признаешь уже, что жалеешь об упущенном шансе как-нибудь повторить? – он делает акцент на последнем