Отблевавшись и вытерев сопли и слезы рукавом, двинулся обратно к каравану, по пути прихватив оглушенного мной разбойника. У нас было трое раненых, но, судя по ранениям, жить будут все, и если честно, то мы легко отделались. У одного было пробито бедро насквозь, у другого стрела застряла в плече, а у Сарта содран кусок кожи на голове.

Все произошло настолько быстро, что многие и испугаться не успели, хотя мне думается, адреналин сейчас у всех через уши готов вылиться. Народ, немного пришедший в себя, принялся перевязывать раненых, а затем кинулся мародерить, в буквальном смысле раздевая разбойников догола. Ингул вместе с Сартом и отцом, зарядив арбалеты, прогулялись в лес, откуда летели стрелы, и, вернувшись, сказали, что стрелков было двое, и один из них ранен – может быть, даже сильно, так как на месте было немало крови, – а вот болта не нашли. Пленник уже пришел в себя и сидел, угрюмо уставившись в одну точку.

– Кто ты и почему напал на мирных сервов? – поинтересовался я, остановившись перед ним.

Но тот молчал и даже не пошевелился. Ну что же, допрос неприятеля в полевых условиях для меня не в новинку, волновало лишь одно: как поведет себя тело. Какой-то интересный симбиоз получается у меня с этим телом и сознанием бывшего владельца. Все-таки, прожив не один десяток лет, много чего повидав и испытав, я тем не менее очень интересно реагировал и на заигрывание Линики, и вот буквально несколько минут назад.

Хотя тут, думаю, реакция нормальная. В свое время я повидал немало смертей, но одно дело, когда ты стреляешь из автомата с расстояния сто и больше метров, и совершенно другое – когда вот так лично, своей рукой сносишь голову, да и мой «предшественник», думаю, не имел возможности рубить головы. Даже сейчас мне и то не по себе при воспоминании. Да и память вела себя странно: возвращалась не вся и сразу, а частями. При этом у меня внезапно начинала сильно болеть голова, пусть и продолжалось это недолго, но все это меня пугало.

Молчание пленника воспринял как должное и даже с интересом стал его разглядывать, тот как-то поежился и попытался отодвинуться от меня.

– Так, по-хорошему, как понимаю, говорить не хочешь, посмотрим, насколько тебя хватит.

Сказав это, я отошел к повозке, где лежали закупленные инструменты, и попросил достать мне молоток. А также попросил Ингула и Сарта помочь мне, эти парни все-таки служивые – пусть Сарт и бывший, но опыт не пропьешь, поэтому рефлексировать, думаю, не будут. Попросил их придержать нашего пленника и, положив его руку на колесо телеги, ударил молотком по ногтю большого пальца.

Пленник заорал и задергался в руках моих помощников, пытаясь вырваться, но те держали его крепко. Не откладывая в долгий ящик, я ударил по следующему пальцу. Страдалец выл и бился в руках, по штанам расплылось мокрое пятно, и почувствовался характерный запах. Я махнул рукой, чтобы его отпустили.

– Кто такой? – снова задал вопрос.

На этот раз он был более разговорчив и просто завалил меня информацией.

А все оказалось до банальности просто. Этот добрый благообразный дедушка, а проще говоря, глава Ночной гильдии с погонялом Седой, решил, что разборки в городе с неизвестным дворянином абсолютно не нужны. Ведь одно дело, если мещанин причинил вред мещанину или серву, и совсем другое – если вред, травму или смерть причинили дворянину. Тут уже вступала в силу клановая солидарность, и индивидуум, не имеющий дворянского звания, быстренько отправлялся на плаху, невзирая ни на что. Однако то, как он считал, унижение, когда пришлось отдавать деньги и приносить извинения, Седой прощать был не намерен. Да и груз, увозимый аж на пяти телегах, тоже немалых денег стоил. Поэтому и решил направить своих подручных наперехват.

Но никто не ожидал, что у селян окажутся арбалеты, которые стоят немалых деньги, да и то, что с ними идет стражник, тоже было сюрпризом для нападавших. Селян вообще никто не брал в расчет, ну а на меня одного восьми человек хватить должно было. После того как со мной и селянами было бы покончено, телеги и груз перегнали бы в соседний город и там сбыли бы, с помощью такой же шайки. В случае расследования все видели и слышали разговор на постоялом дворе. Так что с этой стороны тоже было бы алиби. На вопрос, не жалко ли было Шило, мне было сказано, что Шило уже давно всех достал и в последнее время приносил больше вреда, чем пользы, при этом почти не реагируя на то, что ему говорил Седой. А тут такой удачный момент – и от этого идиота избавится, и для других будет показательный пример, что бывает с зарвавшимися.

Да, а ведь я повелся и поверил в мирные намерения Седого! Вот ведь старый идиот – если подумать, то возрастом я ненамного моложе этого «благообразного дедушки», но повел себя как пацан!

Выяснив все, что меня интересовало, задумался, что делать с пленным. Лишняя смерть мне ничего не даст, неплохо бы было, конечно, если бы все нападавшие погибли. Это бы внесло на определенное время разброд в ряды гильдии, и пока бы искали и выясняли, куда делись посланные наперехват нашего каравана люди, можно было бы ничего не опасаться.

А так все равно остались живые свидетели, поэтому я решил его отпустить, но прежде он должен будет отработать. Вручив ему одну из купленных лопат, отрядил его в помощь мужикам рыть неглубокую могилу для мертвых, надо их прикопать, незачем приваживать диких зверей и всякую заразу распространять. Как он ни морщился и ни кривился от боли в покалеченных пальцах, но исправно рыл, с опаской поглядывая в мою сторону.

Провозились до самого вечера, и, когда было покончено с захоронениями, я отпустил пленного. Когда подошел к нему, баюкающему руку с травмированными пальцами, он испуганно замер – наверное, думал, что собираюсь его убить. Но после того как я сказал, что отпускаю, он облегченно выдохнул, и из его глаз покатились слезы. На прощанье попросил его передать Седому, что ушами он теперь не отделается.

Уже начало смеркаться, и мы, отогнав наш караван на полкилометра от места схватки, стали располагаться на ночлег. Распрягли коней и пустили их пастись, сами по-быстрому организовали костер и приготовили кашу и травяного отвара, который здесь использовали вместо чая.

Поужинав, народ залез под телеги, но никому не спалось, все крутились, переговаривались и в конце концов сгрудились вокруг тлеющего костра. Опять заварили отвара и молча прихлебывали его, глядя на огонь. Ко мне подошел Сарт и, увидев, что я тоже не сплю, присел рядом.

– Боится народ, – произнес он и посмотрел в сторону костра. – А вдруг еще и ночью нападут, – высказал он, по всей вероятности, общую мысль.

– Так, может, тогда потихоньку соберемся и продолжим путь, кони немного отдохнули, да и гнать их никто не собирается. Ночь светлая, дорога тут одна, не заблудимся, и народ, когда делом занят, не так бояться будет. – С этими словами я поднялся и пошел седлать Ветерка. У костра тоже зашевелились, кинулись ловить и запрягать коней, и где-то через полчаса мы снова были в дороге.

После всего происшедшего ночная дорога – удовольствие из малоприятных. Шарахались каждого куста, и нервы у мужиков были напряжены до предела. Правда, через час попривыкли, да и то, что теперь возчиков было меньше, так как раненые не могли полноценно управлять повозками, тоже сыграло роль.