По версии Р.Г. Назирова, голове Медузы предшествовала лошадиная голова (змеи на голове Медузы — переосмысленная конская грива). И этот ученый, отыскивая прообразы смертоносной головы, наткнулся на громадную пасть, символизирующую вход в подземный мир. В первой книге Махабхараты записано: «И доныне в самом отдаленном конце океана, на страшной глубине таится Вадавамукха, Кобылья Пасть, поглощающая воды; это вселенский огонь (!), который вырвется наружу в час кончины мира и все уничтожит»[21].

Пасть ада. Фрагмент костяной пластины (IX в.) из музея Виктории и Альберта (Англия)

Интересно отметить, что Афина, таскающая на себе голову Медузы, сама родилась на свет из головы Зевса, проглотившего, по Гесиоду, свою беременную супругу Метиду. Мотив глотания и исхода (извержения) — «варварский», грекам, вообще говоря, чуждый. Но умение глотать и извергать присуще всем гигантским головам. Не потому ли Афина чувствует предательское сродство с Медузой?

В христианстве глотающие головы были переосмыслены и вполне закономерно стали обозначать вход в ад. На некоторых каролингских памятниках адскую пасть изображала голова старца с открытым ртом и змеящимися волосами. На миниатюре Утрехтской псалтыри эта голова лежит в яме с языками пламени (своеобразный вариант тыквы Хеллоуина). На костяной пластине из лондонского Музея Виктории и Альберта мы видим голову юноши, разинувшего рот, в который погружаются грешники. На иконе «Видение Иоанна Лествичника» из синайского монастыря Святой Екатерины бесы подцепляют крюками грешных монахов, и те падают в рот черной человеческой головы. В романском искусстве место человеческой головы заняла пасть Левиафана в соответствии с еще более древним мотивом инициации, который в данном случае нас не интересует.

Существует предположение, подробно рассмотренное в книге о сказках, что в XI–XIII вв. пасть ада фигурировала в сказаниях о Голгофе (от арамейского gulgalta — «череп»), и лишь позднее в связи со вспышкой интереса к восточным святыням место казни Христа отождествили с могилой Адама. Прежняя трактовка совмещала два события — Распятие и Сошествие Христа в ад по пути, ветвящемуся меж челюстей преисподней, а местом их стыковки служила Голгофа.

Следы первоначального предания отыщутся на Руси. Конечно, Адамову голову у нас уважали, но при этом считали ее лежащей на поверхности, а не под землей (Глубинная книга). В одном из русских апокрифов Соломон находит громадную Адамову голову, которую его отрок принимает за камень или пещеру. Куда ведет пещера, думаю, уточнять не надо, а если библейского Адама уподобить, как иногда предлагают, древнеславянскому Роду, то ситуация и вовсе проясняется.

Понятным становится и настрой Василия Буслаева, который набрел на пустую голову, валяющуюся на земле. В одном из сказаний это была именно Адамова голова, но лежала она не на Голгофе, а на горе Фавор. Голова на поверхности, да еще и говорящая смертельно опасна!

Пасть ада. Фрагмент кальвера из Гимилъо(1581–1586)

И ведь Василий знает, откуда она взялась: «Али, голова, в тебе враг говорит или нечистой дух!»; «Ужли, голова, в тибе враг мутит? В тибе враг-от мутит, да в тибе бес говорит?» (естественно, голова с этим не согласна). Однако излишне самоуверенный герой не хоронит голову и не опускает в воду, а бросает ей вызов, плюнув и пнув ногой. Она же пророчит ему смерть, которую он и находит, перескакивая через камень, оказавшийся на месте головы. Славяне думали, что грешные души сидят под камнем и, споткнувшись об него, читали молитву[22]. Так что Василий был прав насчет «беса».

Как грешная душа угодила под камень? В народе могилу человека, умершего насильственной или неизвестной смертью, закладывали камнями, предполагая, что он способен проявлять загробную активность. Не в последнюю очередь это касалось бесхозных черепов, а их привычка кататься туда-сюда и чесать языком подтверждала народную мудрость. Надгробный камень предохранял от мертвецов наравне с землей и водой. У кельтов бытовал тот же обычай, но в усложненной форме — вот в чем суть кельтского «культа голов».

Ирландский каирн — груда камней, складываемая там, где было совершено убийство или иное деяние, — по мнению Т.А. Михайловой, маркировал нечистое место[23]. «Насыпал ему Мак Кон могильный холм и сложил каирн для каждого из его людей. Похоронили их, стоя и со щитом впереди, всякого под своим каирном» («О потомстве Конайре Великого»). «Обратили они в бегство войска Лоэгайре и устроили им кровавое побоище, а потом собрали головы врагов и поставили из них каирн» («Борома»).

Дольмен в Карнаке. Памятная гробница или место погребения беспокойного мертвеца

Нужно было защититься и от мертвецов, подпавших под власть злых сил в ночь Самайна. В «Повести о Конхобаре, сыне Несс» у каждого из тех, кто не пришел «в Эмайн в ночь Самайна, пропадал разум, и на следующий день клали его курган, его надгробную плиту и его камень». Вероятно, целям защиты служили и распространенные в Бретани дольмены — мегалитические гробницы, сложенные из больших каменных глыб или плит.

Поведение тех, кто закапывает голову убитого героя и ставит поверх могилы камень, вполне объяснимо. Так поступили Лугайд и его соратники, убившие Кухулина: «Потом ушли оттуда воины, унося с собой голову Кухулина и его руку. Пришли они в Тару и там погребли голову и руку, завалив щит Кухулина землей доверху» («Смерть Кухулина»). Но зачем отрубленные головы водружают на камень?

Часть таких эпизодов можно списать на торжество над врагом, а часть — на внешние ассоциации: камень столь же гладкий и мертвый, как череп (вариация на тему «прах к праху»). И хотя «верхушка» камня на древнеирландском наречии означала «голова» (cend), этимологическая связь, по мнению Бондаренко, восходит к загадочному ритуалу, в рамках которого голову ставили на камень.

Если помните, туда поставили шумную голову Суалтайма, чтобы ее успокоить. Конал Кернах, отрубивший голову Лугайду, убийце Кухулина, водрузил ее на камень у Ройре и уехал. «Потом пришли они в Грис. И спросил там Конал Кернах, взял ли кто-нибудь с собой голову. “Мы не брали”, — ответили все. Так сказал тогда Конал Кернах: Клянусь тем, чем клянется мой народ, — это непростительное деяние”». Надо же — спохватился! А почему он сам не забрал ее? Либо он боялся, либо выжидал. И действительно, через некоторое время «двинулось войско туда, где осталась голова, и увидели, что никто не взял ее, и не прошла она сквозь камень».