– Священный ритуальный напиток для богов, – вмешался в разговор брахмачарин Агастья. – В первую очередь для Индры, – добавил он.

– Потом, – заключил Агастья, – распевают саманы.

– Саманы?

– Да, – улыбнулся брахман, – священные гимны.

– Ну-ну, – проговорил я задумчиво.

– А где вы познакомились с князем? – осведомился я.

– В Петербурге, – пожал плечами брахман. – В салоне Божены Зизевской, – уточнил он.

– Кого-кого? – изумился я.

Божена Феликсовна Зизевская была моей любимой кузиной, прозванной в столичном свете Цирцеей за ум и несравненную красоту. Она жила в аристократическом Адмиралтейском петербургском районе, держала модный салон, где все разговоры сводились преимущественно к политике, и кружила головы своим многочисленным поклонникам. Поговаривали даже о ее тайном романе с императором Александром I, во что я правда не особенно верил. Однако знал, что Его Императорское Величество к Божене благоволит, вопреки неудовольствию своей фаворитки Нарышкиной.

Родилась Божена в Варшаве, потом ее родители переехали в Россию, где скончалась ее мать, моя тетушка по отцовской линии, Софья Романовна Кольцова, а отец, Феликс Зизевский, как человек военный, уехал воевать куда-то в Иран и погиб в районе Дербентского ханства.

– Мир тесен, – заметил я.

– Согласен, – не стал возражать Мадхава. – Господина Гродецкого я тоже в этом салоне встречал, – добавил он.

– Правда? – заинтересовался я. Мне было известно из опыта, что случайности в этом мире происходят исключительно редко и не стоит им особенно доверять.

– Конечно правда, – заверил меня брахман. – По-моему господин Станислав и наш покойный князь были завсегдатаями этого салона.

Я подумал о том, что мне, к сожалению, князя Николая Николаевича у Божены встречать не приходилось. Я очень сожалел, что не имею возможности переговорить обо всем этом со своей двоюродной сестрой, которая и понятия не имела о том, в каком я здесь оказался положении. Божена Феликсовна мне бы обязательно помогла, она наверняка знала массу всяких подробностей и, скорее всего, наметанным глазом подметила бы особенные детали. Но приходилось в данном случае полагаться лишь на слова плененных Лаврентием Филипповичем брахманов.

– Яков Андреевич, – обратился ко мне Агастья, – вы похлопочете за нас перед этим ужасным Медведевым? – взмолился он.

– Обязательно, – пообещал я индусам. – Только не такой уж он и ужасный!

В ответ в мою сторону посмотрели две пары недоверчивых глаз.

Выходя от брахманов, я снова столкнулся в коридоре с Лаврентием Филипповичем Медведевым, который подслушивал под дверью наш разговор.

– Ну что, Яков Андреевич, удовлетворены? – усмехнулся он.

– По-вашему, эти басурманы не замешаны в преступлении?

– По-моему – не замешаны, – продолжал я стоять на своем.

– Ну-ну, – похлопал квартальный надзиратель меня по плечу. – Время-то нас рассудит, – добавил он.

– Только не могли бы вы, Лаврентий Филиппович, хотя бы на некоторое время, оставить этих несчастных в покое? – нахмурился я.

– Только из уважения к вам, – нехотя согласился Медведев.

Однако он все равно несколько раз повернул ключ в замке.

Миру я застал все за теми же астрологическими таблицами, занятую составлением гороскопа.

– Чей это гороскоп? – осведомился я, заглядывая в ее бумаги через плечо.

– Ваш, – ответила индианка со вздохом.

– Надеюсь, звезды предрекают не мою смерть? – спросил я с некоторой дрожью в голосе. Умирать мне по-прежнему почему-то до сих пор не хотелось.

– Нет, – коротко сказала она.

– C'est bien, c'est bien, – сказал я обрадованно. – Но тогда чью же, chere amie? – осмелился я полюбопытствовать.

– Этого звезды мне не открыли, – загадочно проговорила Мира в ответ. – Одно я могу сказать с уверенностью, – заявила она. – Вы, Яков Андреевич, в очередной раз сумеете избежать опасности!

– Очень хорошо! – заулыбался я.

– Вы все смеетесь! – обиженно надула пухлые губки Мира. – А я ведь переживаю за вас, – сказала она, одарив меня одним из своих влюбленных взглядов.

– Я знаю, – ответил я. – И очень благодарен тебе, – но мне, разумеется, было известно, что индианка ждала от меня не одной только благодарности.

– Спасибо и на этом, – чуть слышно произнесла она, отвернувшись в окну. – Вьюжит-то как! – изумилась Мира.

Я пересказал ей во всех деталях свой разговор с брахманами.

– И что ты об этом думаешь? – поинтересовался я.

Мира плотнее укуталась в платок. Огонь в камине горел по-прежнему, но ее немного знобило.

– Думаю, что здесь что-то не так, – сказала она.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился я.

– Или они страдают частичной потерей памяти, – задумчиво проговорила Мира, – или они вовсе и не брахманы!

– То есть как? – заморгал я глазами от удивления.

– Они кое-что напутали в ритуале, – растолковала мне индианка, – но им не было смысла вводить вас в заблуждение намеренно! – проговорила она, пожимая плечами.

– И что же они напутали? – осведомился я.

– Раньше считалось, – ответила Мира, – что тот, кто совершал ашвамедху – жертвоприношение коня, лишался блеска и благочестия. Поэтому хотар и брахман задавали друг другу священные загадки, тем самым возвращая жертвователю утраченное. Справа от жертвенника стоял брахман как воплощение Брихаспати, поэтому он наделял благочестием приносящего жертву. Слева – хотар как воплощение Агни – бога огня. Он наделял жертвователя блеском.

– Что-то я не пойму, – прервал я Миру, – при чем здесь жертвоприношение коня? Речь ведь шла только о принесении в жертву грихта и сока сомы!

– Вот именно! – воскликнула Мира в ответ. – Об этом-то я и говорю! Настоящий брахман не может не знать об этом!

Между прочим, – добавила Мира, – ашвамедхи были одними из самых торжественных царских ритуалов!

– Тогда тем более брахман не мог об этом не знать! – согласился я. – Интересно, зачем это Мадхаве и Агастье понадобилось выдавать себя за жрецов?

Хотя у меня имелись некоторые предположения и на этот счет, я пока не стал посвящать в них Миру, намереваясь сначала добиться объяснений у самих плененных индусов.

– Кстати, – вдруг вспомнил я. – А где же Кинрю? – Мой ангел-хранитель давно не попадался мне на глаза.

– Не знаю, – пожала плечами Мира. – Последнее время он все пропадает в детской…

– В детской?! – воскликнул я изумленно. – Что ему там-то понадобилось?