– Разрешаю вам остановиться.

– В общем, мужчина склонен это скрывать. Так мне, по крайней мере, казалось. Он не хочет, чтобы его жалели. Выбирает умственное одиночество и никого в него не допускает. На самом деле это глупая экзальтация, замешенная на жалости к самому себе. Но все равно… Что я несу? Что со мной творится? Какая белиберда!

Его пронзило безотчетное чувство. Он смотрел на Надин во все глаза и не шевелился. У него взмок лоб. В следующее мгновение губы Надин прижались к его губам.

За свою жизнь Надин целовала многих мужчин, но никого и никогда так, как она целовала сейчас Джона Фосса. В этом поцелуе была не только страсть, но и что-то материнское.

– Я не нарочно, – промолвила она. – Простите, Джон.

Она резко повернула голову. На пороге стоял Чейтер.

– Прошу прощения, – произнес тот. – Я искал лорда Эйвлинга.

Он затворил дверь и исчез.

– Ну, что скажете? – усмехнулась Надин. – Как мы поступим с мистером Чейтером?

– Этот человек опасен, – продолжила она. – Будем реалистами. Два факта не вызывают сомнения. Во-первых, я – скотина. Во-вторых, Чейтер все знает.

– Да какое мне дело до Чейтера! – вскричал Джон, борясь с головокружением.

– Вам нет до него дела?

– Ни малейшего!

Надин насмешливо улыбнулась, и он неверно истолковал выражение ее лица.

– Значит, скотина – я. Мне-то на Чейтера наплевать, но я забыл про вас!

– Я совсем не об этом. Не беспокойтесь за меня: я закаленная.

– Не надо!

– Что такое?

Он смотрел на нее почти сердито.

– Мне невыносимо слышать, когда вы говорите о себе так, словно вы…

– Худшая на свете женщина? Нет, Джон, я не такая. Обычно я, играя в игру – какой бы опасной она ни была, – выбираю игроков, знакомых со степенью риска. Я с вами совершенно честна и не скрываю ни своих добродетелей, ни грехов. Но вам лучше перестать меня идеализировать. У мужчин вроде вас есть подобная склонность. Я назвала себя скотиной потому, что застала вас врасплох и навлекла на вас неприятности.

– Ничего подобного!

– Иных слов я от вас и не ждала. Вы даже лучше, чем ваш галстук старой школы.

– Теперь идеализируете меня?

– Вот уж нет! Я могла бы наговорить вам такого, что у вас надолго испортилось бы настроение. Но я хочу спасти вас от неприятностей. Если для этого мне достаточно пожелать вам доброй ночи и уйти, то немедленно сделаю это.

– Не поможет!

– А что поможет? У вас есть предложения?

– Да.

– Хорошие?

– Предложение одно-единственное – и если вы знаете меня так хорошо, как хочется надеяться, то поймете его достоинства.

– Тогда выкладывайте.

– Продолжайте быть со мной честной. Трюк в стиле актера Дэвида Гаррика вам не удастся.

– Дэвид Гаррик?

– Он напился, чтобы излечить Аду Ингот от любви к нему.

– Напиваться я не стану, – улыбнулась Надин. – Но ваше предложение мне по-прежнему непонятно.

– Оно сводится к ответу на простой вопрос.

– Звучит рискованно!

– Вероятно. Вам придется согласиться на честную игру.

– Не спросите же вы, что я о вас знаю такого, что способно испортить вам настроение?

– Нет. Можете добровольно рассказать об этом. Так я могу задать вопрос?

– Пожалуйста.

– Когда вы меня поцеловали, у вас было ощущение, что начинается новый роман?

Она хотела уклониться от ответа. Так и поступила бы, если бы Джон не упомянул Дэвида Гаррика. Это ослабило ее оборону, к тому же, видя, как он ищет в ее взгляде подтверждения, Надин усомнилась, что сможет обмануть его. Впервые в жизни у нее возникло чувство, что ее победили.

– Как насчет того, чтобы снять вопрос?

Надин предоставила ему шанс, но Джон отверг его, покачав головой.

– Нет, у меня не было ощущения, что начинается новый роман, – ответила она. – Что теперь?

У Джона не было ответа на ее вопрос. Поцелуй можно было истолковать по-разному. Он выдал себя выражением лица, и Надин, чувствуя, что к ней возвращается сила, захотела употребить ее милосердно.

– Послушайте, Джон, – произнесла Надин. – Кстати, вы можете обращаться ко мне по имени, в наше время это ничего не значит. Я не порывистая дурочка, хотя есть глупцы, не согласные с этим; тем не менее я быстро реагирую на развитие ситуации. Такая уж у меня натура. Помню даже день, когда обнаружила это. Меня поцеловал один смазливый болван, лишивший себя шанса на повторение словами: «Не можешь быть хорошей – будь осторожной». Я отвесила ему пощечину, а урок усвоила. Отказалась от страховки. Но – не знаю, поймете ли вы меня, – я не стала себе изменять, не приняла скуки и самоуничижения, не стала жить чужой жизнью. Для такой, как я, это была бы не жизнь. Вот я и решила быть осторожной, придерживаться собственных правил. – Она немного помолчала, а потом продолжила: – Забавно, что я все это вам рассказываю после нескольких часов знакомства! Одно из моих правил – откровенность, хотя, признаться, моя откровенность с вами вышла необычайно поспешной – с чего бы это?

Джон поборол побуждение предложить вариант ответа. Его завораживал самоанализ Надин, и он боялся прервать ее.

– Отчасти повинны вы сами. Вам нелегко врать. Куда все это нас приведет? Я поцеловала вас, Джон, потому что мне вдруг захотелось…

– А еще потому, что вы знали, что мне тоже этого хочется!

– Вы относитесь к жизни очень серьезно, верно? – Он кивнул. – Для вас все важно, особенно в вашем нынешнем состоянии. Отсюда мое плохое настроение, желание сохранять истинные пропорции… Но где там! У меня ничего не получается. Лучше бы вам – для вашего же блага – не оставаться здесь на уик-энд.

– Я рад, что остаюсь, – заявил Джон. – Если не создаю вам трудности. Я о Чейтере…

– Он не причинит мне вреда.

– Пусть только попробует!

– Лучше сидите смирно. Не хватало мне выступать свидетельницей в суде! Послушайте, Джон, неужели поцелуй двух свободных людей на приеме может привлечь внимание шантажиста?

– Шантажиста? – удивился Джон.

– Просто вырвалось, не обращайте внимания.

– Вы сказали серьезно.

– Он показался мне субъектом такого пошиба, хотя закон советует не выдвигать подобных обвинений бездоказательно.

– А вы располагаете доказательствами?

– Нет.

– Но знаете больше, чем говорите?