— России) от убийственных произведений этого «духа» — «искуса буржуазного благополучия» и «вседозволенности». И России с ее «нравственной самобытностью» отводилась в этой драме роль активная, спасающая, мессианская, если хотите. Китайской угрозе в этой по своему стройной картине не было места: меньше всего напоминал Китай об «искусе буржуазного благополучия» (тем более во времена Мао).

Картину требовалось переписать. Но как это сделать? Выработка идейной альтернативы — дело непростое. Оно требовало интеллектуальной мощи, которой молодогвардейцы с их филиппиками против «американизации духа» и тем более ВСХСОН с его «теократией», очевидно, не располагали. Тут нужна была именно «образованщина», беспощадно высмеянная Солженицыным, т. е. интеллигенция, традиционно находившаяся в России в оппозиции к режиму. И редакция «Вече» состояла, пусть из «патриотически настроенных», но интеллигентных людей — большая, между прочим, среди «патриотов» редкость.

Задача, стоявшая перед ними, осложнялась тем, что «Вече» с самого начала обещал не заниматься политикой. Пришлось соблюдать правила игры, которая, впрочем от века практиковалась и во вполне легальных, даже академических журналах и была в них за столетия доведена «образованщиной» до филигранной тонкости. Говорили о сегодняшнем дне, притворяясь, что речь о днях минувших. Я сам много лет этим занимался — и в «Новом мире», и в «Вопросах философии», и в «Вопросах литературы», и даже в ЛГ (то бишь в «Литературной газете»). Называлось это эзопов язык. Теперь понятно, почему «Вече» с такой охотой печатал исторические очерки?

Очерк «Роль Н. Я. Данилевского в мировой историософии» был центральным в журнале. Слишком многого не поймем мы в истории русской националистической мысли без разговора о Данилевском. В кругах русских националистов он фигура и сегодня знаковая. Не устают намекать, что именно его идеи сделал всемирно известными в XX веке Освальд Шпенглер в своем «Закате Европы» (читай: позаимствовал их у русского титана мысли).

Вздор, конечно. Но то, что Данилевский был оригинальным мыслителем, прародителем не только русского панславизма, но в известном смысле и сегодняшнего Изборского клуба, это правда. Правда и то, что именно переинтерпретировав его столетней давности идеи, приспособив их к ситуации 1970-х, редакция «Вече», похоже, попыталась, подобно Солженицыну (вспомним его знаменитое «Письмо вождям»), вступить в диалог с вождями СССР. Но сначала о том, что предложил России и миру Данилевский.

Прародитель

А предложил он (в изложении «Вече», конечно, все цитаты, однако, из книги Данилевского) ни много ни мало, как забыть об «интересах всего человечества». И пуще всего остерегаться этой опасной, по его мнению, нелепицы, выдуманной космополитической Европой для собственного возвеличения: «Настоящая глубокая опасность заключается в воцарении общечеловеческой цивилизации». В представлении «Вече», это был убийственный удар по мессианским мечтаниям его подцензурных соперников-молодогвардейцев: спасать надо Россию, ибо нет никакого человечества и спасать в нем нечего.

А что есть? Есть отдельные «культурно-исторические типы» (или «локальные цивилизации», как модно именовать их в наши дни), имеющие между собой не больше общего, чем разные биологические виды, скажем, рыбы и ящерицы. Ядром каждой из этих цивилизаций являются «исторические нации», отличающиеся от неисторических тем, что «имеют свою историческую задачу, свою национальную идею». И не могут между цивилизациями быть союзнические отношения, как не заключают между собою союзов те же рыбы и ящерицы. И вообще «око за око, зуб за зуб — вот закон отношений между государствами».

А нации-неудачницы, не имеющие «своей задачи», обречены оставаться лишь «этнографическим материалом» для исторических наций. Есть, впрочем, также нации, уже исчерпавшие свою историческую задачу и «умершие естественной смертью, старческой немощью». Примером таких «живых мертвецов» был для Данилевского Китай. И нелепая в силу своего евразийства Турция, которая, однако, противится превращению в «этнографический материал», не давая России исполнить свою историческую задачу. На пути к превращению в «живого мертвеца» находится и «гниюшая» от вседозволенности Европа, поддерживающая тем не менее на плаву обреченную Турцию. Так выглядела в 1871 году общая картина мира по Данилевскому. Какие же политические выводы следовали из нее для современной ему России?

Во-первых, Россия должна стать достаточно сильной, чтобы не дать Европе еще раз помешать ей прикончить Турцию, как помешала во времена Крымской войны. Во-вторых, на развалинах Турции следует России «стать главой особой самостоятельной политической системы государств, служа противовесом всей Европе». Смысл этой гигантской «особой системы, протянувшейся от Адриатического моря до Тихого океана» в том, что она САМОДОСТАТОЧНА и в Европе не нуждается. В-третьих, следует после этого России запереться от Запада на сто замков, спокойно дожидаясь, пока космополитическая Европа «догниет» в своем Содоме, уподобившись «живому мертвецу» Китаю. И станет пригодной для освоения. На этом, надо полагать, можно было бы счесть «историческую задачу России» выполненной, ее «национальную идею» свершенной.

* * *

Как же намеревалась редакция «Вече» переинтерпретировать эту безнадежно архаическую (и довольно, признаться, отвратительную стратегию? Могла ли такая стратегия служить альтернативой разрядке напряженности с Западом в 1970-е? Могла ли она удержать «патриотические массы» от деградации в черносотенство, как рассчитывала редакция «Вече»? Где в ней, наконец, в зтой стратегии, либерализм, о котором мы говорили (Данилевский, впрочем, представьте себе, тоже был национал-либералом)? Обо всем этом мы и поговорим в следующей главе.

Глава 8

ДРАМА ЖУРНАЛА «ВЕЧЕ»

 Часть вторая•

Первая часть нашего разговора о драме журнала «Вече» завершилась градом вопросов. Ответить на некоторые из них непросто. На иные, однако, не очень. Возьмем, допустим, такой: как сочетался национал-либерализм Данилевского (и, следовательно, «Вече») с отчетливо реакционной внешней политикой? Ответ несложен. Да, с общепринятой точки зрения, то, что реакционная внешняя политика предполагает и реакционный режим внутри страны — разумеется само собою. Потому, собственно, и трактуют западные историки Данилевского как «тоталитарного мыслителя». Западные историки не подозревают, однако, что наши национал-либералы исходят вовсе не из тех представлений о мире и особенно о России, которые общеприняты.

Например, из таких: «Политические требования русского народа в высшей степени умеренные, он относится к власти с полнейшей доверенностью». И если все-таки существует в России политическая оппозиция, то причина тому чисто внешняя: «Все, что можно назвать партиями, зависит от вторжения иностранных и инородческих влияний». Это все Данилевский. И отсюда рекомендация правительству: закройте страну от иностранных влияний, элиминируйте инородческие — и увидите, что в России «противоправительственный интерес не существует». А раз так, то гласность и гражданские права будут не только безопасны для правительства, но очень даже полезны, ибо «отсутствие гласности и конституционных гарантий прав человека препятствует реализации национальных задач». Ну, кто после этого усомнится в либерализме Данилевского? Смысл, однако, вот в чем: чем