«Какое отношение все это имеет ко мне? — подумал он. — Или к Чистым? Или к моим родителям? Это все происходило давным-давно, когда Сант-Эголиус еще не был побежден Чистыми. И закончилось после того, как мы их завоевали».

Гвиндор ближе придвинулся к наследнику. Вечерние тени упали на его лицевой диск, смешались с серыми пятнами на перьях. Клюв у кузнеца был чернее, чем думал Нирок, и немного кривой.

— Ты даже не представляешь, насколько это важно для тебя, Нирок. Пойми, у тебя есть свобода воли! Ты можешь думать, о чем хочешь, можешь слушаться своего желудка, жить своим умом и делать то, что считаешь правильным. Ты можешь стать таким, каким хочешь!

«Таким, каким хочу?» — в смятении подумал Нирок. Почему эти слова прозвучали в его ушах так зловеще? Почему ему вдруг стало страшно?

— Но все, чего я хочу — это стать самым лучшим, самым безупречным Чистым, — медленно произнес он. — Я должен вырасти достойным боевых когтей своего отца. И покрыть эти когти новой славой.

Слова его гулким эхом прозвучали в тесном пространстве пещеры. Нирок зажмурился, пытаясь представить себе боевые когти — но не смог. Они словно растаяли, превратились в зыбкий туман. Нирок снова повернулся к огню и долго смотрел в него. Потом по его телу пробежала дрожь, и он обмяк, словно сломанная ветка.

— Что с тобой? — бросился к нему Гвиндор. — Что ты там увидел?

— Ничего, — глухо ответил Нирок. Гвиндор знал, что юнец сказал неправду.

Молодой наследник увидел в огне нечто ужасное, такое, что не может в это поверить. Он отказывается верить пламени. Гвиндор почувствовал отчаяние.

— Нирок! — взмолился кузнец. — Времени почти не осталось!

Но наследник повернулся к нему спиной, подошел к выходу из пещеры, расправил крылья и взмыл в небо. Гвиндор молча наблюдал, как Нирок медленно развернулся в воздухе и направился в сторону каменной пещеры, где жил со своей матерью Нирой.

Нира и Нирок совершали свой обычный вечерний полет над каньоном. Нира сразу заметила, что ее сын чем-то опечален и как будто встревожен.

— Тебя что-то беспокоит, мой птенчик?

— Нет, мамочка. Ничего.

Они пролетали над зазубренными вершинами скал, где когда-то располагалась Академия Сант-Эголиус. Нирок долго смотрел вниз, а потом неожиданно спросил:

— Мам, а что такое Глуацидиум?

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Просто так. Услышал где-то незнакомое слово, вот и решил узнать у тебя.

Нира почувствовала тревожную дрожь в желудке. Что-то тут было не так!

— Что именно ты слышал о Глауцидиуме?

— Я и сам не понял. Что-то про лунное ослепление, после которого маленькие совята теряли способность думать своей головой.

— Большая часть этих сирот с детства была лишена возможности думать, — презрительно бросила Нира. — В основном, это был всякий сброд, сипух среди них было очень мало.

— Вот как? — с деланым равнодушием переспросил Нирок.

Нира недоверчиво посмотрела на сына.

— Мам, расскажи мне еще разок про битву, в которой погиб мой отец, — попросил Нирок.

— С удовольствием, дитя мое. Это было в ночь Пожара. Ночные Стражи без объявления войны вероломно напали на нас. Их было гораздо больше, у них было больше оружия, а на нашей стороне была лишь храбрость наших воинов.

Твой отец сражался, как сам Глаукс. С горсткой верных бойцов он бросился преследовать самых свирепых Ночных Стражей, но внезапно сильная тяга, созданная пожаром, втянула их всех в пещеру. Твой отец и его верные воины не подозревали, что это была ловушка, ведь в пещере прятался целый отряд вооруженных Ночных Стражей. В дикой ярости Сорен подлетел к твоему отцу и одним ударом ледяного меча проломил ему спину. Это произошло так быстро, что никто из Чистых не смог…не успел даже… — Она замялась, подыскивая нужное слово.

— Подумать? — подсказал Нирок.

Нира подозрительно посмотрела на сына. Ей совершенно не нравилось направление, которое принимал их разговор.

— Не успел получить приказ и исполнить его, — холодно закончила она.

«Разве солдаты должны действовать только тогда, когда им приказано? Значит, они никогда не думают и не могут поступать по-своему?» — подумал Нирок.

Он знал, что спрашивать об этом бесполезно. Честно говоря, ему уже и не нужно было ни о чем спрашивать. То, что он увидел сегодня в огне, не имело ничего общего с материнским рассказом. Кто-то из них двоих лгал — либо огонь, либо мать. И он, Нирок, должен был обязательно доискаться до правды.

Ночь медленно перетекала в рассвет. Туман серебристым пологом укутал мелькавшие под крыльями Нирока выжженные земли. Наследник возвращался в свою пещеру, расположенную в расщелине скалы.

Он задумчиво опустился на каменный выступ. То, что он увидел в огне, было невероятно, настолько невероятно, что просто не имело смысла. Значит, ему придется самому во всем разобраться. Другого пути не было, в этом Гвиндор был прав.

Нирок молча вошел в пещеру и посмотрел на свое гнездышко. Мама заботливо взбила лишайники, которые в каньонах приходилось использовать вместо мха, и выстлала гнездо свежим пухом, нащипанным из собственной грудки. Сама она тихо спала в своем гнезде.

Нирок посмотрел на клочья пуха, потом на мать. Он вспомнил, как впервые увидел, как мама пучок за пучком вырывает пух у себя из-под грудных перьев. Тогда это поразило его.

— Разве тебе не больно? — спросил он.

— Мать не чувствует боли, когда делает что-то для своего любимого птенчика, — ответила Нира.

Нирок знал, что матери приходилось выщипывать из грудки вдвое больше пуха, чем обычной сове, ведь у ее птенчика не было отца, а после страшного пожара в каньонах совсем не осталось мягкого мха, которым можно было выстлать гнездо…

Нирок задумался. Смог бы он пойти на такую жертву? Он боялся боли и не понимал, почему она должна стать меньше, если ты делаешь что-то для того, кого любишь. Нирок отлично помнил, как хныкал и жаловался, когда у него стали расти маховые перья! Ему было так больно, когда острые кончики перьев прокалывали нежную кожу!

Ему захотелось подойти к маме и прошептать: «Я не верю тому, что увидел сегодня в пещере!»

Когда на церемонии погребения своего отца Нирок впервые посмотрел в огонь, он увидел незнакомое место и загадочных четверолапых существ с глазами неизвестного цвета. Непонятные звери прыгали в клубящихся вихрях тумана и густого пара. А потом он различил странную вещь, больше всего походившую на сделанный из камня огонь. Огонь этот был оранжевый, с голубой сердцевиной, а между оранжевым и голубым светился ободок незнакомого цвета, который Нирок принял за зеленый.