Я также переживаю о том, что если напишу, как мучаюсь с лишним весом, то это, скорее всего, взбесит людей, потому что наше общество и без того слишком сосредоточено на внешнем виде, и мои рассказы о том, как я иногда чувствую себя толстой, никак делу не помогут. Еще я переживаю, что внезапно могу похудеть, и тогда люди, увидев меня, взбесятся, потому что на самом деле не знают, что мой вес может колебаться на двадцать-тридцать килограмм в зависимости от того, насколько я больная, уставшая или погруженная в депрессию. В этом случае мне придется носить с собой свои неприглядные фотографии в качестве доказательства. А также взять нотариально заверенную справку от своего врача, которая постоянно говорит, что мне следует похудеть, пока я чудовищно не заболею или не впаду в ужасную депрессию, из-за чего не буду есть целую неделю. После чего эта же врач может воскликнуть: «Выглядите потрясно! Но почему вас опять привезли в „Неотложку“?»

Да, я переживаю по поводу своего веса, но в целом мне нравится, как я выгляжу, и предпочитаю свои округлые формы, потому что когда я жирею, мои морщины исчезают. Никто никогда вам этого не скажет, но когда ты внезапно худеешь в зрелом возрасте, то так же внезапно еще и стареешь на добрых пять лет, потому что твой жир перестает заполнять все твои морщины. Меня иногда попрекают за то, что я использую слово «жирная», но я также называю себя «сумасшедшей» и ничего не имею против этого, потому что беру эти слова назад. Я также беру назад слово «секси», потому что, скажу прямо, оно слишком долго принадлежало Джастину Тимберлейку, а ведь он в нем даже и не нуждается. И я забираю назад слово «флустрация», потому что такого слова на самом деле нет – хватит его использовать.

Короче говоря, я часто сумасшедшая, а иногда еще и толстая. Конечно, не самый лучший вариант, но это делает меня такой, какая я есть. Буквально. К тому же, мне не приходится стыдиться, если я съем слишком много булок, потому что в случае, если я внезапно похудею, это будет сложно объяснить. Вот почему вчера вечером я съела чизкейк. Потому что я в этом мастер.

Когда выходила моя предыдущая книга, я дала ее прочитать всем, кто был в ней упомянут, до того, как ее отправили в печать, и предложила им убрать все, что им покажется лишним. К их чести могу сказать, что никто не высказал никаких возражений, и, кстати, они были первыми, кто сказал: «Слушай, у меня есть фотография перстня твоего отца, который ему подарили за победу в гонках броненосцев, а также еще одна фотография домашнего енота, что жил у нас дома, в шортах. Дать тебе?»[13]

Тем не менее, я соблюдаю определенные рамки. Например, я не рассказываю историй, которые, как мне кажется, какая-нибудь злая четырнадцатилетняя девочка в один прекрасный день сможет использовать против моих друзей или семьи. Кроме того, я никак не упоминаю то, о чем с кем-то в данный момент спорю, также в моих книгах не находят отражения истории, которые высмеивают кого-то больше, чем меня. На самом деле в моем арсенале много рассказанных мне историй, но они чужие, а я рассказываю только свои и надеюсь, что этим воодушевляю окружающих быть более открытыми. Когда я только начинала писать, мой отец не особо охотно рассказывал о своих проблемах, но увидев, как отреагировали на мои рассказы другие люди, он стал гораздо более открытым. И это восхитительно.

После чего мы внезапно осознаем, что на самом деле с тем, чего мы обычно стыдимся, сталкивается в тот или иной момент каждый человек, а это значит, что мы намного менее одиноки, чем думаем.

Вполне вероятно, что она столкнется с психическими расстройствами в будущем, и если это случится, я постараюсь ее понять, что, вероятно, у меня не получится, и я буду пробовать снова, пока все не уясню. Наверное, было бы даже проще, если бы у нее были те же самые проблемы, что и у меня, потому что так мне было бы легче ей помочь и научить ее бороться с этим, но она такая, какой ей суждено было быть.

Нас с сестрой воспитывали полностью одинаково, но мы кардинально отличаемся друг от друга. Одна из ее дочерей по характеру больше похожа на меня, а моя дочка больше похожа на нее. Всю нашу семью это ставит в тупик, однако в этом совершенно нет нашей вины. Мы родились такими, какие мы есть. Пожалуй, лучшее, что могут сделать родители – это осознать, что их ребенок – их точная копия и одновременно ничем на них не похож.

На прошлой неделе на пороге дома моих родителей появился незнакомец с лежащей в грузовике старой двухметровой головой мертвого жирафа, от которой он хотел избавиться. Это бы звучало немного менее странно, если бы я объяснила, что мой отец – профессиональный таксидермист, славящийся тем, что меняет мертвых животных на всякие странные штуки. Хотя, возможно, это звучит еще более странно. Честно говоря, мне сложно судить, как, выглядит наша жизнь с точки зрения нормальных людей.