музыку эту чудесную. Я такой музыки не слышал никогда. Так куда вас? На вокзал или за ложками?

Мы переглянулись с Диджеем. Мне вспомнились мои же слова о том, что без ложек нам все равно не вернуться.

– Ефрейтор, ради меня, ради той музыки, что вчера была, не убивай их, а? – человек доел бутерброд и жалостливо посмотрел в нашу сторону.

– Да сколько можно! – закричал Ефрейтор. – Сколько я к тебе жалость буду испытывать, а? По-хорошему тебя в дом для сумасшедших давно надо уже отослать. Отдай им плеер.

– Это тебя надо в этот дом, – спокойно возразил человек и протянул через окно плеер.

– Все, не могу больше с ним. У меня тоже есть нервы, я тоже не могу это терпеть столько. Быстро в машину. Куда везти вас?

– За ложками.

Мы сели в машину. Ефрейтор сел спереди, рядом с шофером и мы поехали. Человек остался грустно смотреть нам вслед.

– Зачем вам ложки-то? – спросил Ефрейтор.

– Так, символ. Просто чтобы были. Положим куда-нибудь.

– Ясно. Символ – это хорошо. Только символы тоже разными бывают, есть внешние, а есть и внутренние. Ложка – это внешний символ. А знаете, какой символ внутренний?

– Нет.

– Война, – в один голос сказали шофер с Ефрейтором и захохотали. – Вне войны трудно мыслить, трудно разбирать плохое и хорошее, вне войны все запутано. Не поймешь, от кого ждать удара, а от кого добра. А на войне все четко, – сказав это, он достал пистолет, открыл окно машины и выстрелил в небо.

Мы с Диджеем испуганно прижались друг к другу. Все разумное подсказывало, что это не может быть концом, нас не могут непонятно за что вывезти в поле и расстрелять.

– Вы в армии служили? – строго спросил Ефрейтор.

Я понял, что врать не имеет смысла, спросит, в какой части и все остальное, а в этом он уж точно разбирается. Но если скажу, что нет, он спросит почему, и на это будет достаточно сложно ответить оправданием. Я попробовал ответить туманно:

– К армии надо подготовиться сначала. Чувства в порядок привести, внутреннюю дисциплину организовать. В армию просто так не попасть. Его не взяли, например, сказали, что телом слаб, нагрузок не выдержит.

– Ничего, я бумажку напишу вам, охарактеризую положительно – возьмут, – показалось, что мой ответ Ефрейтора вполне устроил. Я облегченно вздохнул.

– Говоря по-разумному, война – это категория мышления, – сказал шофер, – ее трудно изнутри достать и выбросить. Здесь это все понимают, поэтому так и жизнь складывают. Даже животные это понимают.

Мы выехали на новую дорогу, с лесами по сторонам. Ефрейтор и шофер замолчали и погрузились в раздумья, которые мы нарушать ни вопросами, ни даже шорохами не хотели. Старались мы сидеть неподвижно и смотреть только в окно. Лица у нас были в ссадинах, грязные, одежда порванная. Я вспомнил дом, мать, старую жизнь, от этого даже слегка прослезился, но не позволил себе зашуметь этими чувствами. Мы проезжали деревни, постройки, огороды, видели людской быт, даже домашних животных.

– Скоро приедем, – сказал Ефрейтор.

Эти слова согрели что-то внутри. Куда мы приедем, я совсем не понимал, но казалось, что там будет определенный выход или хотя бы намек на него.

Мы свернули на деревенскую дорожку, поехали среди домов.

– В этом доме полоумные живут, – рассмеялся Ефрейтор и указал на дом.

– Да, да, – я оживился, вспомнив, что рассказывал Урод. – Нам в соседний. Именно сюда мы и ехали.

Мы остановились около небольшого невзрачного сруба. Ефрейтор и шофер тоже вылезли из машины.

– Дед, открывай, – Ефрейтор уверенно постучал по двери. – Гостей к тебе привез. За ложками приехали.

Дверь открылась, вышел старик.

– За какими ложками? – спросил он.

– За деревянными. У вас ложки есть старинные, деревянные? Мы купить их хотим. Неплохие деньги заплатим.

– А какие у нас ложки? Заходите.

Он провел нас в дом. За кухонным столом сидела старушка, а рядом с ней Урод. Внутри все радостно задрожало, я бросился к нему.

– Ну, наконец-то, я уже забеспокоился. Садитесь, пообедайте. Садись, Ефрейтор.

– Урод, дорогой, какой большой стал ты. Я же тебя помню еще вот каким, – они обнялись. – Смотри, беда какая с лицом-то, не вылечилась до сих пор? – он погладил Урода по лицу и волосам. – Помню, все помню, что было. Тогда ветер поднялся сильный, ты в окно высунулся, он тебя и размазал. С ветром сложно.

Мы сели. Старушка налила нам горячей еды, по-хозяйски, по-доброму устроила.

– Это места моего детства, – сказал Урод. – Я здесь маленьким бегал, пока мы к вам в город не переехали. В вашем городе-то было скучно, угрюмо, даже мертво. Школа эта хорошая была, разве что, где я учился.

– И я там учился, – радостно добавил Диджей.

– Да, школа хорошая, люди правильные. А остальное – беспросветное что-то, грустное. Там грусть в воздухе шипела везде. Прислушаешься иногда, так «ш-ш-ш-ш» – шипит она. Люди там неловкие были, стадные. А здесь – свобода. Как вас тогда увидел в городе, сразу решил, что вас в нужные места надо мыслить отправить, иначе загнетесь там, в дыре своей. Здесь животные, птицы, даже насекомые по-другому мыслят – теплее, правильнее. Они все воспринимают чувственно.

Мы молчали и устало смотрели на происходящее. Старушка все суетилась, Ефрейтор и шофер жадно доедали горячие сытные блюда.

– А где же ложки? – спросил я.

– Да вот же, мы ими едим сейчас. Ложки деревянные, старинные. За ними и поехали. Я уже договорился, нам их даром отдадут, раз так надо.

Тут в дверь постучались. Дед открыл.

– А я по ошибке в соседний дом зашел, хорошо, что там все спали, – с хохотом сказал человек. – А вы здесь. О, Урод, родной. Давно тебя не видел.

– Да, в соседний дом лучше не заходить, – сказала старушка.

– Точно, – добавил Ефрейтор. – Один раз был у них – страшное дело. Война войной, но это уже слишком. Надо бы нам сумасшедший дом тут организовать, их туда переместить, и заодно вот этого, – он указал на человека.

– Самого тебя надо. Их и тебя с пистолетом, вот и посмотрим, кто кого съест. Битва страшная будет, – ответил тот.

– Ладно, не обращайте внимания на этого больного, – подбодрил всех Ефрейтор. – Дело мы сделали хорошее, ложки раздобыли. Пора уезжать. Ну что, подбросить до вокзала?

– Нет, мы сами, – зубами улыбнулся Урод.

Ефрейтор, шофер и человек вышли из дома, сели в машину и уехали.

– Устали? Вижу, что устали.