утиное мясо, но всё же тяжеловато.

В меня прилетела громадная подушка.

– Ты только по утрам так остришь или же это у тебя от рождения?

– О, думаю, что у него это от рождения, – Джесс похлопала его по плечу. – Однажды, стоя в очереди за хлебом, в Ванкорде, одна женщина пожаловалась на ужасную погоду. И знаешь, что он сделал? Он спросил: "А знаете, что ещё более ужасно"? И когда она спросила что же, то он ответил.

Я подхватил её и мы хором проговорили:

– Ваш наряд, миссис.

– А я-то думал, что это ты только ко мне применяешь свои шуточки.

– Не обольщайся, – я поднялся на локтях. – Который, собственно, час?

На всеобщее удивление, ответил мне папа. Его голос доносился, как мне показалось, с лестницы, ведущей на второй этаж.

– Время наращивать свой зад отменными утренними булками, – крикнул он, после чего буквально через мгновение появился в комнате. – Или же, лучше сказать: время отращивать булки отменными булками?

Он хлопнул себя по колену и спросил:

– Все поняли каламбур? Булки булками!

Мы дружно переглянулись. В глазах сестры можно было отчётливо прочесть сигнал, который означал, что всем нам следует сделать вид, что мы поняли шутку. Выдавив пару нервных смешков, я решил, что эта ситуация и без того слишком комична. Последний раз он стучал по колену из-за собственного каламбура, когда хорошенько выпил на наше с Джесс четырнадцатилетие. Тогда он сидел на кресле в гостиной с бутылкой коньяка в правой руке и громко кричал на весь дом, что вчера он видел, как повесился колобок. Всем и так было понятно, что шутить он не умеет, но он продолжал бросать шутки а-ля "русалка села на шпагат" или же "идут два оптимиста, а за ними один пессимист". Тогда мама вошла в комнату, уставила руки в боки и серьёзным тоном сказала:

– Сегодня мне напела птичка, что слепой видел, как немой сказал глухому, что больше Генри Эдвард Фостер не получит ни капли алкоголя.

Никто не стал спорить, даже он. Нет, он не был алкоголиком. Такие замашки случались только по особым случаям (например, день рождения любимых детей).

Хоть и было принято решение о том, что отцу больше не наливать, в тот вечер нам пришлось выслушать ещё несколько плоских шуток. Закончилось всё коронным "Вы можете ржать, как кони, а я спать". Он в последний раз стукнул рукой по колену, спросив маму, поняла ли она каламбур про лошадь, после чего рухнул спать на диван в гостиной.

С тех пор отец больше не напивается в дрова. Даже по праздникам.

Вот и сегодня на вид он был полностью трезв.

– Ты сегодня слишком жизнерадостный, – сказал я самым безразличным тоном, на который был только способен (верный способ добиться объяснений). – Что случилось?

– Просто хорошее настроение.

Джеймс выгнул бровь:

– Утренняя доза кофеина?

– О-да, – он осмотрел комнату и слегка сощурив глаза, продолжил. – Я чего пришёл-то. Без вас меня не пустят на кухню. Не знаю, как вы, но мне безумно хочется этих чёртовых булок. Поэтому, Хью, поднимайся.

– Уже стою, – сказал я, падая обратно на свои подушки.

Мне абсолютно не хотелось вставать и начинать этот день, который обещал быть очень активным. Впрочем, меня волоком вынесли из комнаты, даже тогда, когда я укрылся одеялом с головой. Но я не из тех, кто привык быстро сдаваться, поэтому, я замотался в это пуховое убежище так, что был похож на гусеницу. Только тогда, когда кто-то смог нащупать мою пятку и пощекотать её, я резко дёрнулся, разжав одеяло. Кто-то его стащил с меня, а уже после меня тащили за ноги до самой лестницы.

– Вы – настоящие негодяи и дебоширы! – кричал я. – Я буду жаловаться.

– Извольте, мосье, мы доставляем вас прямиком ко столу, – подыграл мне Джеймс. А он начинает мне нравиться. – Не хотите ли бодрящего пересчёта ступеней зубами?

Джесс восхищённо пролепетала:

– Подожди, я сбегаю за камерой! Это будет шедевр.

– Только после Вас, – не унимая своего наигранного возмущения, прохрипел я. – Поскольку дамы всегда идут вперёд.

Я получил смачный пинок под зад. Заслуженно.

В меню были французские круассаны со сгущёнкой, присыпанные сверху сахарной пудрой, и вкуснейший фруктовый чай. Мэри отчитала отца за то, что он назвал сие кулинарное искусство чёртовыми булками, а я удивился тому, какая, оказывается, здесь хорошая слышимость. Или это всё её способности?

– И как часто Вы готовите такую вкуснотищу? – поинтересовался Уэбстер, облизывая уголок рта.

– Не поверишь – каждый день. Ты кушай-кушай. Налить ещё чаю?

– Если можно.

Я, как обычно, с первой космической скоростью сметал все близлежащие круассаны, а Джеймс как-то слишком уставился на Джесс. Он долго изучал её взглядом. Даже слишком. А она просто ничего не замечала или просто старалась делать вид, что она не видит этого. Наконец я не выдержал и пнул его ногой под столом. Он вопросительно уставился на меня, а я кивком указал на сестру. Этот идиот улыбнулся и продолжил смотреть на неё. Тогда я пнул Джесс.

– Ай, – прошипела она. – Чего тебе?

– Да так, ничего. Просто качал ногой, извини.

Тогда Джеймс осмелел и подал голос:

– Джесс, вот смотрю на тебя и думаю: как же ты сохраняешь такую фигуру, если каждый день на завтрак у вас свежая выпечка?

Сестра немного покраснела. Комплиментами реши завалить значит, всё с ним ясно. Ну, ничего, я с ним ещё поговорю на эту тему. Нашёлся тут, новый Казанова.

– Спасибо.

– За правду спасибо не говорят. И всё же, как?

– Это просто физиология, наверное, – она задумалась на несколько секунд. – Да мне просто мало булок достаётся, вечно всё Хью съедает.

– Нефрафда, – сказал я, откусывая два круассана одновременно.

– Оно и видно. Пожиратель выпечки.

Около одиннадцати утра нам привезли мебель. Женская половина семьи отправилась в город за продуктами, сувенирами и прочей ерундой, а на нас с папой легла вся ответственность за внос и вынос мебели. Чуть позже на помощь вызвался Джеймс. Это было очень кстати, поскольку мы решили, что нам следует освободить чердак от ненужного хлама. В будущем, возможно, мы сделаем там небольшой ремонт и обустроим его, как жилую комнату. Но сейчас нам приходилось таскать на себе разобранные шкафы, столы и кровати.

Попытки вынести что-либо со второго этажа были тщетными, поскольку лестница оказалась слишком извилистой для переноса даже самого маленького размера доски. Поэтому, как истинные анархисты, мы распахнули настежь окна и принялись отправлять на задний двор всю старую мебель. Втащить новую в разобранном виде на второй этаж оказалось вполне реально, нежели