В воспоминаниях Г.К. Жуков подчеркивает, что идея контрнаступления «вызвала резкие возражения начштаба фронта М.А. Пуркаева». Поэтому далеко не все военачальники оказались в плену шапкозакидательских настроений. Но директива № 3 содержала исчерпывающий приказ: вперед и только вперед! Тем не менее очень трудно понять, зачем понадобилось бросать в это наступление все шесть мехкорпусов. Почему не два, не три, не четыре, а все сразу? Во-первых, согласно азбуке военного дела, нельзя бросать на противника сразу все, что имеешь. Часть своих сил надо придержать на случай неизбежных на войне непредвиденных обстоятельств. В конце концов, именно для этого существует такое понятие, как «резерв». Во-вторых, никакой тактической, оперативной или стратегической необходимости бросать на танковую группу Клейста такую силищу, как шесть мехкорпусов, просто не было. Вспомним приводимый Г.К. Жуковым в мемуарах телеграфный разговор с командующим 5-й армией М.И. Потаповым. Потапов докладывает, что в полосе его армии действует около двух тысяч танков противника. Жуков в примечании дает уточнение: «Сведения о танках оказались сильно преувеличенными»[53]. Правильно. Хотя точных сведений о количестве танков в танковой группе Клейста советское командование могло и не иметь, но приблизительно точные были. Их не больше тысячи. Следовательно, трех мехкорпусов для наступления хватило бы с головой. А другие тРи надо было оставить в резерве. Решение бросить в бой против Клейста все наличные танковые силы стало непростительной ошибкой советского командования.

Однако гибель шести мехкорпусов все же не означала окончательного разгрома войск Юго-Западного фронта. Конечно, их положение значительно ухудшалось. Но не настолько, чтобы позволить противнику совершить прорывы на Житомир и Шепетовку. Танковые бои в районе Луцк — Дубно — Броды продолжались целую неделю. А семь дней в условиях маневренной войны — срок немалый. Тем более что и на левом фланге фронта немцы все еще не смогли взять запланированный темп. На седьмой день военных действий они только подходили ко Львову, шаг за шагом преодолевая упорное сопротивление войск 6-й армии. Учитывая жуткий разгром, учиненный немцами на фронтах Павлова и Кузнецова, обстановка на Юго-Западном фронте выглядела вполне сносно.

Сложное положение группы армий «Юг» отмечали немецкие генералы. Курт Типпельскирх писал: «17-я армия уже после первоначальных успехов у границы западнее рубежа Львов — Рава-Русская встретила сильного противника, оборонявшегося на хорошо укрепленных позициях. 6-я армия продвинулась через реку Стырь. Но там она, как и 1-я танковая группа, подверглась сначала на юге, а затем и на севере интенсивным контратакам русских, в которых приняли участие подтянутые свежие танковые силы. До 3 июля на всем фронте продолжались упорные бои. Русские отходили на восток очень медленно и часто только после ожесточенных контратак против вырвавшихся вперед немецких танковых частей»[54].

Схожую оценку давал начальник германского Генерального штаба Франц Гальдер: «Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению, неся значительные потери. На стороне противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твердое и энергичное руководство. Противник все время подтягивает из глубины новые свежие силы против нашего танкового клина. Резервы подтягиваются как перед центральным участком фронта, так и против южного фланга группы армий»[55].

Таким образом, советское командование имело достаточно времени не только для выравнивания линии фронта, чего не могли себе позволить на Северо-Западном и Западном фронтах их командующие, но и для заблаговременной организации прочной обороны в поясе укрепленных районов по линии старой границы. Эти УРы отнюдь не находились в безнадежном для обороны состоянии, как часто пытаются представить ряд историков. Генеральный штаб Красной Армии 8 апреля 1941 года направил командующим Западным и Киевским особыми военными округами директивы следующего содержания:

Вообще, русский солдат издавна славился своим умением сначала быстро возвести оборонительный рубеж, а затем стойко в нем держаться. Так было в Севастополе во время Крымской войны или в Порт-Артуре. То же самое мог бы сделать командующий Юго-Западным фронтом. В этом случае на пути немецких танков была бы создана мощная оборона. Конфигурацию УРов на старой границе рассчитывали таким образом, что обойти их было нельзя. Немцам пришлось бы штурмовать наши укрепленные рубежи. Сил на их удержание имелось достаточно. Если бы еще и не все мехкорпуса растратили в контрударах, то ситуация для немцев становилась бы совсем плохой. Потому что поставленный в оборону, врытый в землю танк представляет собой настоящий подвижный дот, который в случае необходимости не надо взрывать при отходе, а просто передвинуть на новый рубеж. А пока противник занимался бы невыгодными для него лобовыми штурмами, в ближнем тылу наши саперы и мобилизованное население создавали бы еще одну линию обороны. И еще одну, и еще, и так до самого Киевского УРа. Интересно, надолго ли у немцев хватило бы пороху пробивать лбами глубоко эшелонированную русскую оборону?

Нельзя сказать, что М.П. Кирпонос или генералы в Ставке были настолько недогадливыми, что не могли вынести подобный замысел. Но уже в который раз соответствующий приказ оказался отдан с опозданием. А промедление на войне, как нигде в какой-либо другой сфере человеческой деятельности, смерти подобно. Несвоевременное отдание приказа о приведении УРов на старой границе в боевое состояние и о закреплении в них основных сил фронта привело к стремительному прорыву немецких танков на Киев. Но при ином развитии ситуации этого прорыва вообще могло не быть. Немцы вынуждены были бы топтаться перед нашими оборонительными рубежами, терять людей и технику, не имея возможности восполнять свои потери ввиду крайней ограниченности резервов. Даже если бы они и дошли до Киевского УРа, то к тому моменту истекли бы кровью и Красной Армии осталось бы только нанести уничтожающий удар по своему ослабленному, измотанному противнику.