Что ж, думала Ольга, откусывая кусочек белого шоколада, наблюдая за Никитой, если народная мудрость справедлива, то шоколад – отличная наживка. Вот только одна закавыка – хочется ли ей поймать его?

Она пила чай, слушала голос, почти не вникая в смысл слов. Все они из обыденного ряда: нейтральные, голосовой фон для чаепития. Она не задавала вопросы, которые могли бы снять этот фон, открыть то, что под ним. Зачем? Так говорят незнакомые люди, севшие за один стол в поезде. Проводница приносит чай всем сразу. Попьют – встанут и забудут друг о друге.

Ольга посмотрела в окно. Там, между крышей Надиного дома и облаками, трепетали листья желтеющей осины. Чуть заметно, но они беспокоились. На коньке крыши качалась сорока. Распушилась от собственного стрекота. Так кричат эти птицы, предупреждая лесных сородичей о приближении охотника. «Вижу! Вижу! Смотри в оба!» Не ее ли предупреждает?

Сорока слетела, Ольга посмотрела на Никиту. Охотник? Да нет, это не про него. Лягушку и ту не мог достать.

Тогда... Может, сорока предупреждает его? Охотник – она?

Ольга улыбнулась.

– Никита, чай и шоколад просто замечательные, – сказала она. – Я готова снова и снова вынимать лягушек из вашего колодца.

– Благодарю вас, Ольга. Я надеюсь, что до моего отъезда никакое земноводное не свалится в колодец. Мне было бы неловко тревожить вас.

– Вы скоро уезжаете? – спросила она.

– Во вторник, – сказал он. – Может быть, в среду.

– А я сегодня вечером. Стало быть, немного раньше вас.

Он быстро вскинул брови. Потом медленно опустил их.

– Еще раз спасибо.

Ольга ушла, он не спросил ее телефона, а она – его.

Предупреждение сороки сработало?

Никита смотрел, как его гостья входит в соседний дом. Она предлагала ему помочь – вымыть чашки после чая. Но он отказался. Не потому, что очень любит мыть посуду, просто опасался. Чего именно? Зависимости. От женщины.

Женщины покидали его – каждая по своей причине. В их число он включал мать, Наталью Петровну, бывшую жену. Никого из них он не хотел извинить. Даже Наталью Петровну, которая умерла. Зачем умерла? Почему? Ведь она ему нужна. Она единственная женщина, которая ему нужна была всегда.

Никита сложил руки, он почувствовал, что волосатая грудь взмокла, сквозь майку проступала колючая влага.

Меньше всего его огорчил уход жены. Опыт с ней научил быть настороже с женщинами.

– Я хочу жить по правилу левой руки! – кричала она. Ее голос казался ему истончившимся от постоянного раздражения, похоже, он ввинтился в память навсегда.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивал он с неподдельным любопытством. – Когда правая рука не знает, что делает левая?

Сказал и испугался, что жена расценит его слова как насмешку – уже в первый месяц совместной жизни Никита понял, что Маша не различает тонкости интонации.

Но не важно, успокаивал он себя, это не всем дано. Как не всем подарен природой, к примеру, музыкальный слух. А его учитель музыки говорил, что даже без музыкального слуха можно стать поп-звездой. Потому что каждый чувствует ритм, поскольку сама жизнь ритмична. Никита поначалу старался перевести разговор с женой на шутку, полагая, что она тоже доступна каждому.

Но он ошибался.

– Во-от! – взрывалась она. – Где ты жил, замшелый юноша? Ты не знаешь ни-че-го! – Розовая сверкающая полоска губ перечеркнула узкое лицо. – Объясняю, – ярилась она, – жить по правилу левой руки означает: приходишь в ресторан и заказываешь еду по названию блюд. Они слева. – Ее губы нырнули «под воду», превратились в тонкую белую полоску. Предельный накал злости. – Не по цене, которая справа.

– Понял. – Никита соглашался легко, предощущая скорый разрыв. – Я подскажу тебе другой вариант, еще лучше. – Он заметил, как дернулась тонкая шея жены. Стаканного цвета глаза тускло блеснули. – Некто приглашает тебя в дорогой ресторан, тебе дают меню, в котором только названия. А ему, этому Некто, вручают меню с ценами.

Губы выпрыгнули наружу, слегка раздвинулись. Было ясно, что жена не сумела справиться с изумлением.

– А ты откуда знаешь?

Никита пожал плечами.

– Мой отец, это ты помнишь, я уверен, – он растянул губы в улыбке, – был весьма известным ученым. Он брал меня с собой в Европу. – Он помолчал, потом шумно вздохнул. – Жаль, он уже умер. Иначе взял бы и тебя. – Она хмыкнула. – Ты ведь не отказалась бы, правда? – Он подался к ней.

От нее пахло резко, чрезмерно. Он перестал дышать, опасаясь аллергии, – запах дезодоранта не сочетался с ароматом туалетной воды, они, казалось Никите, валтузят кулаками друг друга. Он много раз объяснял жене, что следует покупать ароматы одной линии. Но что он мог сделать?

– Так вот. – Жена шумно вздохнула. – Я хочу одеваться в бутиках. Я хочу путешествовать по миру. А ты... ты просто неудачник.

Никита кивнул:

– Да. Я неудачник.

– Ты никогда не выберешься из своего дерьма! Тебе уже столько лет! – Ему показалось, что набрякшие веки, подведенные зеленым, не удержат глазные яблоки, и они выкатятся и упадут ему под ноги – так старательно Мария пыталась выразить свое возмущение. – Мне надоело горбатиться на работе... Мне...

Он не спорил. Хотя мог бы. Зачем? Мария говорила на самом деле не с ним, а с собой. Она хотела убедить себя, что самое правильное для нее – уйти от него. Значит, есть к кому. Никита прислушался к себе. Внутри все спокойно, ему все равно.

Он бросил взгляд на шкаф с зеркалом между дверцами, в котором отражался буфет. Вся мебель в доме – из прошлого, еще дед покупал. Он подумал, что вещи жены внедрились в дом инородным телом, как и она сама. Наверное, сейчас она примется выкидывать их из шкафа, втискивать в дорожную сумку?

Пропутешествовав взглядом от шкафа к окну, возле которого она стояла и смотрела на новоявленную гостиницу напротив, он заметил темный холмик возле двери. Ого, да это сумка на колесиках. Маша уже все собрала.

Он посмотрел на нее. Лицо замерло в напряженном ожидании. Чего? Звонка, чего же еще? Некто позвонит, она вцепится в пластиковую ручку сумки и укатит на двух худеньких колесиках из его жизни навсегда.

Он помнил внезапный ожог. Никогда в его желудке не вспыхивало пламя такой силы. Казалось, его языки сравнимы с протуберанцами на Солнце – было время, он занимался в астрономическом кружке в Планетарии. Ему захотелось лечь на диван, свернуться калачиком, придавить эти языки своим немалым весом, не дать растечься по всему нутру. «Уходи скорей!» – хотелось ему крикнуть. Он чувствовал, что бледнеет.

Никогда, никогда больше он не женится! По крайней мере пока она – неизвестная она – не родит ребенка! Но, поспешил он добавить к своей клятве важную деталь: до тех пор, пока он не будет уверен, что ребенок его!