момента? И почему я стала её первой целью?

— Зато Катя — жена Карима. И если он просечёт хоть один намёк в сторону своей жены, то меня вначале он убьёт, а потом отец с Настей. Риски одинаковы, — цокает и на короткую минутку останавливает официанта, взяв для нас по шпажке сладких канапе. Учтиво снимает с моей клубничку и съедает её сам.

У меня аллергия на клубнику. Порой я и сама забываю об этом, а вот Виктор никогда. Он всегда на страже моего здоровья.

— Неодинаковы, — спорю, надув губы и скрестив руки на груди. — Я Карима соблазнять не буду! И точка! Это же безумие! Папа узнает, и мне не дожить до своего двадцатилетия. Или даже девятнадцатилетия! Он просто возьмёт и… — изображаю в воздухе своё удушение.

— Тогда ты уже проиграла. Готова выполнить моё желание? — поигрывает бровями, давая намёк, что мне всё равно хана. Он-то придумает мне «прекрасное» желание, что жизнь мёдом не покажется. Из вредности такое отчебучит, что я сбегу в Китай, лишь бы не выполнять желание.

— Ладно, — растягиваю губы в кривой улыбке. — Что считается доказательством того, что объект соблазнён?

— Обычно это фотография из постели, — тянет Виктор, задумчиво глядя в сторону. — Но мы с тобой по такому правилу играть не будем! Никакой близости и поцелуев, Роза! Это главное моё условие! Иначе проигрыш! Доказательством будет записанный на диктофон голос, который говорит, что влюблён, хочет тебя и так далее. Либо в открытую говорящий объект о том, что не прочь уединиться. В общем, один шаг до постели. Доказательства любые! Хоть записка на фантике! Но от нужного нам человека!

— А потом что делать? — хлопаю глазками, слушая правила игры.

— Потом можно сказать, что… что передумала. О споре ни в коем случае не говорить, иначе отец отправит меня в заграничный университет для получения дальнейшего образования, а тебя… просто отправят куда-нибудь подальше от меня. Нас разделят и будут против нашего общения, как в прошлом. Мы только наладили мир.

— Не напоминай, — злюсь, вспоминая год без Виктора, когда папа и мама спалили нас за проделками и разделили.

Моего друга в армию на год отправили, а меня в школу с углублением в математику, чтобы вместо своих проделок училась, а не «фигнёй страдала». И даже видится нам почти не давали, не понимая, что делают со мной и моим психологическим здоровьем. А у меня сильнейшая депрессия началась от недостатка своего лучшего друга и товарища, что в беде меня никогда не бросал. Всегда помогал! Выручал! И вообще… было так плохо и ужасно, что даже сейчас со слезами на глазах вспоминаю об этом времени. Мне тогда ничего не хотелось. Ни есть, ни гимнастики, ни развлечений, ни даже разговаривать с родителями или другими людьми. Они были мне неинтересны. Они были не Виктором и не понимали меня так, как он. Они не принимали меня такой, какая я есть. А ОН принимал!

Я зависима общением с Виктором. Я это понимаю. Прекрасно понимаю. Но ни психолог, ни мама с папой, ни я с этим сделать ничего не могут. Я ходила к разным специалистам, потому что родители считали это ненормальным. Но все эти шарлатаны руками разводили и только один умный сказал, что моё лекарство — это мой «брат». Сказали, что нам лучше общаться, а потом я перерасту.

Поэтому и Виктора не отправили в навороченный университет за границей. Чтобы мне плохо не было. Да и друг против ехать куда-то учиться. Говорит, что ему и в России с нами хорошо. Точнее, со мной. Но это наш с ним секрет.

У нас с ним любовь! И пусть все вокруг хоть подавятся, но ничего с этим им не сделать!

— Ну так что? — заговариваю, смотря на свою жертву, которая легко меня может жертвой моего папы сделать. — Пойдём?

— Ты уверена? — уточняет на всякий случай, и я киваю, готовая к любому удару. — Удачи, цветочек! Иди, забирай своего Карима, а я к Кате потом подойду, — хлопает по плечу.

— Что, трусишка? — подтруниваю его, мигом мысли моего напарника прочитав. — Таки боишься Карима? Вначале я увести должна, а потом ты его жену кадрить будешь? Трусишка! Трусишка!

— Естественно! — восклицает, пожав плечами. — Что тут такого? Страх — нормальное состояние любого адекватного человека.

— Замётано! — кидаю и, отдав пустую шпажку из-под канапе Виктору, разворачиваюсь и, считая короткие шаги, иду к своей цели, которая, как назло, стоит около папы и о чём-то с ним говорит.

Но одно мне нравится. Жену свою за талию придерживает. Обнимает. Усложняя задачу моему противнику в этой весёлой, опасной и авантюрной игре.

— Папа, мама, — тяну, подойдя к любимым родителям, празднующим юбилей. Быстро целую их в щёки и отхожу, довольная теплотой в их взглядах. И всё-таки они меня очень любят. Я их единственный и любимый ребёнок. Не считая Виктора. Он тоже их любимчик, но… во-первых, девочек любят больше. А во-вторых, я всё-таки долгожданный ребёнок! — Дядя Карим, Катя… — делаю шаг к ним, чтобы предложить своей цели мою руку для поцелуя.

Кстати, отец Маши с нами всегда играет в джентльмена. Целует нам руки, придерживает дверь и даже помогает пальто снять. Мило и так приятно. Папа этого не делает. Он у меня суровый и серьёзный такой мужчина. Поэтому джентльменством только в лице друга папы наслаждаюсь.

— Нас целовать не надо, — останавливает меня Карим со смехом. Родители и он с женой начинают хохотать над его шуткой, смущая меня на короткую секунду.

— Надо, — заявляю и в шутку якобы тянусь к ним, вызывая ещё больший хохот и уже не только их, но и подошедшей к нам Маше. Подруга, зная, что у меня не всегда «все дома» улыбается и явно ждёт продолжения спектакля.

Отстраняюсь и кидаю взгляд на Виктора, который стоит с огромными глазами и вытянутым лицом, но моё поведение его явно не шокировало. Привык к моим фокусам уже, бедный.

— Дядя Карим, — обращаюсь к тому, за кем пришла. Одариваю его сладкой улыбкой. — Мы можем поговорить?

— Роза, — зовёт меня Карим, удобно устроившись на диванчике под лестницей и выжидающе глядя на меня. — Что ты хотела мне сказать? Мы уже пять минут наедине и молчим. Я жду!

— Я… сказать? — переспрашиваю, потому что, чёрт возьми, ничего не придумала. Ну как сказать мужчине за пятьдесят, что он тебе нравится, и ты не прочь провести с ним время. Потом кинуть, отыграв свою партию в споре. И в итоге не получить от папы по попе ремнём. Ну бред же! Невыполнимая задача!

И