– Если другого ничего не придумаю, придется.

Тут Дашка полыхнула в трубку:

– Явился не запылился. Где можно шляться до девяти вечера?! – И я поняла, что домой пришел Егор.

– У каждого свои проблемы, – вздохнула я и взялась за книжку: Франческа вернулась в родной город, встретилась с Рэем на вечеринке, он заинтересовался девушкой, но не узнал ее.

Максим Петрович не спешил переводить лабораторию в новое место, и я по-прежнему ездила с коллективом на ферму.

Гена Рысак больше не подталкивал меня к продаже паев, но его визиты в лабораторию заметно участились, причем без всякой производственной необходимости.

– Как дела? – без затей спрашивал Гена.

Это было не все. В гардеробе Геннадия Павловича появились вещи из сундука или комиссионки: кожаный жилет с накладными карманами и водолазки времен Грушинских фестивалей конца восьмидесятых (Гена был поклонником бардов и даже сочинил пару песенок, которые из года в год исполнял под гитару в День работников сельского хозяйства) и туфли. Туфли в нашем навозе определенно наводили на мысли…

– Хорошо, Гена, дела, – фильтруя молоко (или считая кислотность), отвечала я.

– Витольда, повезет твоему мужу!

– Почему?

– Потому что у тебя всегда ровное настроение, – поделился наблюдением Геннадий Павлович.

Заречье город маленький, все друг о друге все знают. Ходили слухи, что жена Гену поколачивает. Я так и видела, как Верка Рысакова вскакивает с постели в ночной рубашке и начинает мутузить мужа со словами: «Ах ты, чертов импотент!» Известно ведь: импотент во всем импотент, хоть в работе, хоть в поисках пути, хоть в сердечной смуте…

– Хороший ты мужик, Геннадий Павлович, но не Король.

– Слышал – «не орел». Про короля впервые, – смутился Палыч.

– Не орел? Это, по-моему, в фильме «Простая история» Мордюкова Ульянову говорит, да?

– Тебе по возрасту не положено такие фильмы знать, – сделал замаскированный комплимент Рысак.

– Классику, Гена, каждому положено знать. А чего это ты нарядный такой?

И тут Гена Рысак покраснел. Впервые видела его в столь плачевном состоянии: белобрысые брови на красной физиономии сделали Гену похожим на Деда Мороза, перепутавшего явку.

Соображала я медленно, но верно: кто смотрел Гене в правый глаз? Кто улыбался доверчивой улыбкой беспомощной девочки? Вот, пришла расплата.

Не знаю, что увидел на моем лице Геннадий Павлович, но из лаборатории выскочил.

«Три с половиной», – подвела я итог.

Дамой можно не быть, Дамой можно казаться. А сколько нужно казаться, чтобы быть?

Неожиданно оказалось, что я незаметно для себя добралась до третьего пункта плана обольщения:

стала Дамой (ну почти почти стала);

провела тщательную селекцию кандидатов.

Осталось:

выбрать Короля;

соблазнить Короля;

зачать ребенка;

расстаться с Королем.

Пф! Всего-то!

В списке кандидатов значились: Жуков, Рысаков и (что скромничать) Француз. Можно было переходить к третьему, самому ответственному пункту – выбору донора.

Выбор определяла наследственность кандидата.

О Рысакове я знала все: характер (меланхолик), хобби (песни под гитару), чем и когда болел (все детские болезни плюс песок в желчном пузыре, поясничный хондроз и гастрит), знала, что сын и дочь учатся в институте, знала также супругу Рысакова – Верку, то есть в принципе могла вывести показатель IQ самого Рысакова.

О Жукове тоже собрала достаточно сведений: холерик, любит поесть, склонен к авантюрам и быстрой езде. Бабник. Несмотря на многословность, о себе говорит мало и неохотно.

Максим Петрович оставался белым пятном и будоражил воображение. Как Чапаев, я задавала себе вопрос: «Кто такой? Почему не знаю?» Но самое печальное – было непонятно, как добыть нужные сведения!

Прикинуться супругой Француза и встретиться с его участковым терапевтом?

Задать парочку вопросов о группе крови и резус-факторе, дать взятку, чтобы направил к неврологу и психиатру? А еще лучше – пусть Француз пройдет медицинскую комиссию прежде, чем я совращу его, и принесет мне выписку из заключения.

О том, где и как я совращу Француза, я старалась не думать, рассудив, что проблемы буду решать по мере поступления.

Пока я искала подходы к Французу, обнаружилось, что у моего метода (ну не совсем моего, компиляция, конечно) есть побочный эффект – Жуков.

Арсений взял за моду навещать меня чуть не каждый вечер.

Появлялся с джентльменским набором. Вино, конфеты, фрукты и букеты в доме не переводились, все вазы в моем хозяйстве уже были заняты.

Жуков садился в кресло в комнате и смотрел на меня, лишая невозмутимости и спокойствия, попутно умудрялся испортить что-нибудь из имущества.

Его стараниями вышли из строя:

защелка в туалете (1 штука),

крючок для полотенца на кухне (2 штуки),

пластмассовые плечики (1 штука),

ночник в коридоре (разобрал и не собрал).

Каждый вечер я впускала Жукова в дом, надеясь, что есть новости о лаборатории и оборудовании, но Арсений не делился никакой ценной информацией, зато как вантуз втягивал мой правый глаз, наводя на мысль, что ради своей цели продвинутый консультант, похоже, ознакомился с некоторыми приемами пикапа.

С удовольствием рассказывал об армии (давность событий делала тему безопасной) и о детях (витиевато намекал, что не сможет их никогда оставить, даже ради такой женщины, как я). Создавалось странное впечатление: чем больше о себе рассказывал Жуков, тем меньше я о нем знала. Политический истеблишмент много потерял в лице Арсения.

– Арсений, – обращалась я к гостю, когда получалось вставить слово в поток сознания, – я не хочу замуж, ты забыл?

– Так это правда?

– Что?

– Что ты хочешь ребенка?

– Все женщины хотят детей, – уклонялась я от ответа.

– Но ты не хочешь замуж, ты только хочешь родить – и больше тебе мужчина не нужен, как амазонке?

– Арсений, – стараясь не терять хладнокровия, урезонивала я Жукова, – ты не имеешь права задавать мне подобные вопросы. Моя жизнь тебя не касается. К тому же я не уверена в твоей наследственности.

– А что такое с моей наследственностью? – забеспокоился Жуков.

– Чем болел, нет ли изменений на генетическом уровне, всякое такое.

– Ничем я не болел!

– Тоже плохо.

– Почему?