Тут подошёл сам О’Фролов-юниор с ублюдочным рюкзаком, и О’Фролов I Великий вызвался ему помочь рвать коноплю — она, видите ли, растёт в этом городе где попало (а в наших с ОФ деревнях её нет вообще!). Я был послан домой относить «мыльницу», а они отправились обследовать берега мини-речки Студенец, текущей посреди города, в частности, в районе Кольца (на нём мы и должны были встретиться все через час).

Я не задержался дома, даже не стал пить чай, хотя и планировал — бросил аппарат, встал на колени в другой комнате, отбил лбом тринадцать раз, приговаривая Господи, прости! и пулей вылетел наружу.

Санич не пришёл, а мы вчетвером, купив в «Легенде» пару пакетиков молока, с полным рюкзаком сырья отправились на знаменитый сэконд-офроловский наркофлэт.

Сидели на кухне, человек шесть. Василина, офроловская жена, с какой-то чувихой были в комнате. Я не интересовался всей этой ихней кухней, курил одну за одной и вяло отвечал на вопросы о произведениях «ОЗ», с чтением которых перед разным информальским сбродом с недавних пор выступала Репа — сначала донимали её (ведь все думали, что это она и написала), потом она перевела стрелки, и мне сделалось совсем некомфортно от такой популярности: «Как надо обкуриться и обдолбиться, чтоб такое написать, прикинь, да?!» О’Фролов, напротив, был бодр и помогал своему альтер эгу — резал кусты на разделочной доске и выспрашивал всё про все этапы «процесса». Ещё в процесс вмешивался с ценными указаниями чувак с красноречивым прозвищем Повар, он же, по-моему, притащил огромный арбуз — потом на хавку пробьёт и всё такое.

— Эффект, эффект, унасоситься, — наянничал О. Фролов.

— Будет тебе эффект, — смеялся ОФ-2, - Повар вчера валялся вот здесь на полу, ржал и нёс всякий бред по типу и по поводу ваших рассказов — у него увеличилась голова, и так далее.

О’Фролов поведал, что раз мы с Игорищем уже наваривали молочище, но нас не забрало — и хуже нет ощущения — ждать неведомого прихода, неведомо чего, а потом обломаться!

Всё было очень долго, душно, пахуче и маслянисто — полная противоположность пьянству, его тёплому комфорту, его тёплой и ясной первоначальной эйфории. Мы выжрали грамм по сто. «Когда?» — спросил ОФ. Минут через 40–50! Настроения никакого. Через полчаса мы с ОФ тяпнули ещё по сотке. Время прошло. Ждали, ждали… Вмазали ещё — всё что осталось…

Все были уже как бы довольные, а длинное тело Повара, с охуенной, видать, башкой, валялось в проходе в коридор, ржало само над собой и городило какую-то невнятную несмешную чушь.

«Ну, торкнуло, ну?» — приставал хозяин кухни и процесса, а мы всё более раздражались и «трезвели». Эта назойливость нариков — хуже не придумаешь, думали мы.

Проводить вечер без стимуляторов — это уже не в моей привычке. Тем более в компании. Невозможно сообщаться с людьми без алкоголя. Тем более — в большой и малознакомой! Хоть пива выпить! Хоть «Кьюр» послушать, вдыхая клей!..

Пошли в комнату рубиться в «Денди» посредством чёрно-белого телерыдвана. Играли двое на двое по очереди. Я, естественно, всем этим не был доволен, лажал и пренебрежительно и/или боязливо пытался пропустить свою очередь. Я лежал на кровати с Репою, она теребила мой пупочек и наверняка уже изготовлялась, пидараска, впустить корни — то бишь свои лапчатые когтистые пальцы тебе под рёбры!.. Вдруг я уловил что-то — что-то не то.

7.

Я вскочил, риторически вопрошая: «А насос ли я?!» В доказательство того, что я насос, то есть, в данном контексте, трезв, я демонстративно решился пройтись по доске пола — трезвый человек делает это ровно, без выкрутасов… Думаю, что шёл я ровно, но через несколько шагов осознал, что движения мои напоминают рывковую пластику Терминатора или Робокопа. В голове, в шее что-то щёлкнуло. Я сильно заржал.

Репа удыхала надо мной, показывая пальцем, а сам я — непонять над чем — и уже не останавливался весь вечер!

Вот все пришли опять на кухню пить чай; я лежал на полу возле мусорной корзины с арбузными корками и смеялся навзрыд. Репа пыталась что-то сказать мне, я что-то ответил, она что-то ответила, я тоже что-то — и мы удохли радикально, осознав, что наш диалог состоял из одних местоимений типа «что-то», «какой», «который» — невозможно даже его реконструировать — никто не называл то, о чём спрашивал и отвечал, а лишь имел в виду, причём каждый своё… Потом Репопрофанка начала сознательно подначивать: «Вчера смотрел — у Троицкого в «Обломове» дед сидел — нижняя губа прям во-о! — и оттягивает что есть дури свою губу, — прям как хобот, медведь-губач!» Все ухахатывались, осознавая этот прогон как старинную конопляную затею прикалываться над тем, кто в говно; я дох, потому что не мог остановиться (сильно ломило в затылке, в самой голове сзади… — как бы не треснула, не взорвалась, как бы с ума не сойти, ведь невозможно остановиться!! да и челюсть, да и живот уже…); только О’Фролов был мрачен и смотрел на всё с нескрываемым презрением и скрытой завистью.

Хозяин хаты суетился, разливал всем в чашки чай. Я пытался хоть как-то уловить свои мысли, сконцентрироваться на чём-то серьёзном, пытался повторять про себя: «Всё, хватит смеяться, всё — иначе всё», а Репка совсем опустилась и опростилась: опустилась ко мне и начала театр Петрушки: «Хоп, блять!» — и показывает палец — я удох по-дурачему навзрыд — «Оть, блять!» — и показывает на второй лапке — то же самое, аж до слёз!

«Сань, подержи чайник», — обратился О’Фролов-2 к своему тёзке с незначительной, незатейливой просьбой — кажется, ему нужно было обойти стол, чтобы налить кому-то чай, но для этого надо было переставить стул или чашку на столе. О’Фролов ничего не ответил, он был очень мрачен. Никто ничего не сказал да и вообще не придал этому особого внимания, ОФ-2, конечно, обошёлся как-то сам… Однако минуты через три О’Фролов как-то дёрнулся и брякнул: «Давай, Сань, подержу». Все аж со стульев попадали, в том числе и сам Великий. Наконец и его прорвало, и все мы стали удыхать ещё радикальней, по преимуществу уже над ним: он говорил, что осознаёт, что спит, а мы все ему снимся, а на самом деле мы с ним по-прежнему живём на Московской, и никакой квартиры Дядюшки деда, и никакого деда, а уж тем более бабки, упомянутых нами в качестве аргументов, нет. «Вы меня специально путаете, я, блин, вас знаю», — повторял он, растерянно озираясь, словно уж отчаявшись увидеть хоть что-нибудь знакомое, а мы дохли над этим, а он над нами или просто за нами.

Вскоре они решили ещё более кардинально над нами подшутить и сказали, что пора домой. И все ушли — в том числе и Репа, которую мы слёзно умоляли не бросать нас и проводить — специально выскочила на улицу и через минуту уже была такова. Мы за ней — никого; кругом ночь, темь, холод и как-то не так…

Мы, великовозрастные молокососы, ещё не знали что такое «измена» даже как понятие, а теперь вот столкнулись с ней на практике (естественно, не осознавая, что это она — в этом весь фокус, весь «эффект процесса»!). А может и не весь…

Продолжение 27.

И наконец, самый ответственный момент — когда всё выпито, все уже пьяны, но есть ещё деньги и возможности — нужно принять решение: продолжать или разойтись по домам. Естественно, что мы с Сашей в таких случаях никогда не расходились — ко мне в берлагу и ещё два портвейна — тогда всё. Даже экспромтом с ним стих сочинили: