Эта адаптивная реакция стала столь распространенной в последние годы, что была даже внесена в разряд психологических патологий, получив название «созависимость». Совсем недавно Американская психиатрическая ассоциация, выпускающая справочник-перечень «Психологические расстройства и их диагнозы», всерьез рассматривала вопрос о включении созависимости в число диагностируемых расстройств. В конечном итоге, созависимость все же не попала в этот список, по крайней мене, пока. В противном случае, учитывая распространенность этого типа адаптивного поведения, страховые компании оказались бы завалены исками с требованием страховых выплат. Да и сама ее повсеместность заставляет с подозрением относиться к ней именно как к умственному расстройству. Но, независимо от того, является ли созависимость психиатрической категорией, вне всякого сомнения, ее можно считать формой отчуждения от души.

Созависимость основывается на рефлективном положении о собственном бессилии и непомерной силе другого. Всякий раз, когда ослабляющая линза искажает взгляд, реальность настоящего времени ниспровергается динамикой прошлого, а человек в очередной раз оказывается пленником судьбы. Научиться открывать свою правду, держаться ее и строить на ее основе отношения с другими людьми – все это выглядит просто на бумаге. На деле же это означает, что нужно подмечать рефлективные поступки в момент их совершения, переносить мучительную тревогу, возникающую всякий раз, когда поступаешь более цельно и сознательно, и уметь впоследствии нивелировать приступ «вины», спровоцированный этой тревогой. (Вина такого рода не является настоящей, это форма тревоги, вызванная ожидаемо негативной реакцией со стороны другого человека. Для ребенка подобные реакции оказываются огромным стрессом, да и во взрослом возрасте они остаются все такими же ослабляющими. Один человек подметил за собой такую особенность: он не был способен сразу ответить по телефону на поступающие вопросы и требования. Должно было пройти какое-то время, порой целые сутки, чтобы улегся присущий его поведению стереотип угождать другому. Ему оставалось только записывать входящие звонки на автоответчик, чтобы можно было обдумать, что же действительно выгодно ему самому.) Оставаться сознательным в момент подобного психического рефлекса – задача не из простых. Куда вероятнее, что в очередной раз окажутся подкреплены старые паттерны бессилия. С течением времени мы начинаем верить, что эта старая, привычная система представляет наши интересы. По большому счету она так часто демонстрировала себя миру, что убедила других в том, что она и есть мы. Получается так, что быть хорошим – вовсе не так уж хорошо.

Психологическая травма недостаточности создает представление, что не стоит рассчитывать на окружающий мир, когда речь идет о восполнении эмоциональных нужд. Возможно, началом всему послужил постоянный недостаток внимания с родительской стороны. Может быть, родитель был слишком поглощен проблемами внутрисемейной жизни, депрессией, развлечениями, привязанностями или реальными заботами и тяготами повседневной жизни. Даже недостаточность, находящаяся вне сферы родительского влияния, например бедность, может сыграть немалую роль в возникновении чувства нехватки. В худшем случае ребенка могут бросить в буквальном смысле. Те дети, которые в самом деле оказались оставленными, страдают от так называемой «анаклитической депрессии». Она может проявляться в физиологических, эмоциональных, умственных и психологических проблемах, включая более высокую степень уязвимость перед патогенными микроорганизмами и преждевременную смерть. Парадигма «неспособности к преуспеванию» опирается на тот факт, что ресурсы, генетически отведенные при рождении, требуют позитивного отражения для своего дальнейшего развития. То, что не кормят, обречено на истощение. Ребенок, прошедший через опыт отсутствия, подлинного или психологического, будет загонять внутрь неосуществленное желание эмоциональной поддержки, утешения и привязанности со стороны другого или просто повернется лицом к стене и умрет. Да и кто из нас, даже получивших свою толику заботы и внимания, кто порой не ощущал себя, как поется в старом спиричуэле, «словно дитя без матери»?

Снова же из этого предсознательного опыта к каждому из нас поступают травмирующий и искажающий сигналы, и мы вырабатываем как минимум три основные категории реакции, чтобы защитить хрупкую психе.

Первая категория реагирования на недостаточность заботы происходит от магического мышления ребенка («Я то, как ко мне относятся»). Отсутствие поддерживающего другого у некоторых интернализируется как «Мои психологические потребности не учитываются даже наполовину, потому что я не стою того, чтобы обращать на меня внимание». Подобная личность имеет склонность прятаться от жизни, ограничивать личностные возможности, избегать риска и даже делать выбор, идущий во вред себе. Человек в таком случае выбирает более скромную из возможностей, которая лишний раз подтверждает его незначительность в собственных глазах. Из всех имеющихся вариантов выбора наиболее привлекательным неизбежно оказывается самый безопасный, будь то на работе или в межличностных отношениях, а совсем не тот, который требует риска, но и сулит новые возможности. Такой человек в силу внутренней программы раз за разом делает выбор во вред себе, всякий раз в полной уверенности, что имеет дело с неким внешним стечением обстоятельств, лишний раз подтверждающих его заниженную самооценку.

Эти и им подобные повторения, несущие в себе немалый вред, могут служить примером тревожного прозрения Юнга: то, что мы отвергаем внутри, так или иначе придет к нам извне, из рук судьбы. Можно сколько угодно проклинать свою судьбу, отказываться признавать очевидный факт: выйдя из детского возраста, мы и только мы принимаем решения и обслуживаем старую программу. Один из моих пациентов, Грегори, выросший в крайней нищете и почти не знавший родительского внимания, постоянно принижал свои способности. Несколько неудачных инвестиций стоили ему едва ли не всех сбережений, однако он отреагировал на эту потерю так: «Ну что ж, это ведь всего лишь деньги. А у меня их, видно, как не было, так и не будет. Уж мне-то это известно как никому другому». Узкий, но тщательно подобранный круг друзей еще больше укреплял его в этом мнении, тем более что и поступки его работали на старую, привычную самоуничижительную модель. В детские годы ему ничего не оставалось, как принимать незавидное социальное положение своей семьи, ее ограниченный спектр возможностей и отождествлять себя с ним. Да, в свое время бедность досталась Грегори в наследство от безликой судьбы, однако всякий последующий выбор уже во взрослом возрасте неявно подкреплял эту ограниченность как непреложное положение дел, как единственно верную «историю» его жизни. Но еще более неприглядный пример этого явления открывается всякий раз, когда человек подвергается унизительному воздействию нетерпимости. В этом случае его будет переполнять ненависть к другим людям и компульсивный порыв к сверхкомпенсации или же он будет мириться со своей приниженностью и жить с ненавистью к себе и самоунижением. Скорбный перечень унижений и боли, причиненной тем, кто страдает от дискриминации, включает не только первоначальную травму, но нередко и бессознательный сговор с этим ущербным представлением о себе. Снова же в бессознательном плане мы неизменно видим здесь знак равенства: «Я таков, как ко мне относятся другие».