Имоджин вполне осознала смысл его слов, но покачала головой.

– Именно это отразилось у тебя на лице, когда ты намеренно свалилась с лошади, чтобы войти в дом Мейтленда, – сказал Рейф. – И именно поэтому Мейтленд оставил свою невесту мисс Питен-Адамс, чтобы удрать с тобой в Гретна-Грин, не имея в кармане более двух фунтов.

Имоджин посмотрела на него со всей возможной свирепостью.

– Не знаю, о чем ты говоришь.

– Ты смотришь на Гейба так, будто он увенчан звездной короной, – сказал Рейф.

Голос его показался ей жестким и резким.

– Вовсе нет!

– Да. А раз ты никогда так не смотришь на меня…

– Надеюсь, что нет! – сказала Имоджин и тотчас же пожалела об этом, потому что в глазах Рейфа появилось непонятное выражение. Но возможно, виной тому было изменчивое освещение. Свечи могли создавать этот странный эффект. В следующую секунду Рейф рассмеялся. Иронический звук его смеха не оставил у нее никаких иллюзий относительно его мнения о ней.

– И я тоже надеюсь! – сказал он. – Потому что пророчу жизнь, полную неприятностей, для мужчины, который…

– Как ты смеешь?! – зашипела на него Имоджин.

– Смею, – ответил он решительно. – Это мой брат, Имоджин. Он недавно овдовел, как и ты. И я совершенно уверен в том, что он не хочет жениться снова.

От гнева ее сердце забилось еще сильнее. Она улыбнулась ему влажной тягучей улыбкой кошки, наевшейся сливок и потому совершенно счастливой.

– Похоже, ты ошибаешься, – сказала она тихо, и голос ее прозвучал на удивление искренне.

Но губы Рейфа были плотно сжаты.

– Сомневаюсь, что это так.

– У меня нет намерения выходить замуж за твоего брата.

– Счастлив это слышать.

Она подняла руку.

– Но ведь есть и другие способы получить удовольствие от мужчины вроде твоего брата. Ты так не думаешь?

На мгновение ее охватила дрожь, потому что в глазах Рейфа она увидела такую ярость, что это ее потрясло. Она даже задержала дыхание, ожидая чего-то… страшного, чего – она и сама не знала.

– Ты меня удивляешь, Имоджин. Я считал тебя жаждущей, но не вульгарной. – Он поднял стакан и осушил его, – Что же касается всего остального, – добавил он безразличным тоном, – можешь развлекаться, как тебе угодно.

К тому времени, когда подали четвертое блюдо, Рейф выпил уже столько виски, что видел окружающее сквозь золотистую дымку, и эта дымовая завеса притупляла его чувства и мешала быть активным участником беседы. Обычно это состояние ему нравилось. Жизнь казалась гораздо приятнее, когда он видел ее сквозь неплотный туман.

Возможно, сегодняшний вечер был исключением. Гризелда явно была так же очарована его братом, как и Имоджин. Когда он видел, как изящно и любезно Гейб поворачивался то к Имоджин, то к Гризелде, как порой он склонялся к Имоджин, чтобы лучше слышать ее язвительные замечания, Рейф чувствовал себя лишним. Даже забытым. Он никогда прежде этого не ощущал.

– Значит, театр почти восстановлен? – говорила Гризелда.

– Грим-уборные будут готовы к завтрашнему утру, – вступил в разговор Рейф, с радостью обнаружив, что голос его звучит почти отчетливо. – Но плотник сказал мне нынче утром, будто он опасается, что пол в зеленой комнате провалится, если там станет топтаться группа слишком увесистых актеров. Поэтому он хочет его заменить, а это означает отсрочку.

– Как досадно. – Гризелда снова повернулась к Гейбу, будто Рейф ничего и не сказал.

Рейф был не настолько не в себе, чтобы не заметить ее кокетливого тона и того, как дуэнья Джози хлопала ресницами, глядя на Гейба. Но в этом не было ничего дурного.

Гризелда была прелестным воплощением женственности, к тому же обладательницей хорошего состояния и имения, оставленных ей покойным мужем. Она была вполне способна вырастить маленькую Мэри.

Она женщина с добрым сердцем, думал Рейф. Ведь она решилась сопровождать в Шотландию Джози и Имоджин главным образом потому, что Имоджин вбила себе в голову мысль о спасении Аннабел от нежеланного замужества. Путешествие в Шотландию само по себе ничего не значило, если бы не бунт ее желудка даже во время получасовой поездки в карете. И все же она согласилась сопровождать Имоджин в этом головоломном предприятии без всяких жалоб.

Гризелда была бы для Гейба много лучшей супругой, чем Имоджин, которая тоже обнаруживала явную склонность к его брату. Конечно, Имоджин не станет утруждать себя взмахами ресниц. Она из тех женщин, кто действует прямо и напористо. Но Имоджин по-настоящему опасна. А сейчас она смотрит на Гейба так, будто в его взоре сосредоточился свет и солнца, и луны.

«Я и прежде замечал у нее такой взгляд, – думал Рейф, вертя в пальцах стакан. – Бедный Дрейвен Мейтленд…» Когда он в последний раз видел его живым, тот сидел за столом как раз там, где сейчас Гейб. А теперь Имоджин смотрит на Гейба точно таким же выразительным взглядом. Ее темные глаза сверкают и полны жгучего интереса, и Рейф почти видел, как тает этот бедняга под ее взглядом.

Он с раздражением подал сигнал слуге, чтобы ему налили еще виски. Гризелда пыталась со всей деликатностью выяснить, почему Рейф и Гейб вознамерились восстановить домашний театр в Холбрук-Корте.

– Ты помнишь, как моя мать обожала свой театр? – сказал Рейф.

– Конечно, я знала об интересе герцогини к сцене. – Гризелда повернулась к нему. – И все же не понимаю, почему страсть твоей матери к театру, который она сама построила, привела к его восстановлению.

Рейфу казалось, что присутствующие почти забыли о нем, несмотря на то что во главе стола сидел именно он. Но Имоджин помнила. Время от времени она бросала на него неодобрительные взгляды, и это его нервировало, несмотря на обильные возлияния.

– Мы без конца находим забавные вещицы в той комнате театра, где свалена всякая театральная рухлядь, – сказал он, не обращая внимания на то, что в его баритоне появился какой-то скрежещущий звук. – Например, восемь маленьких лодочек. И по меньшей мере три канделябра. А также громовую бочку.

– Что такое громовая бочка? – спросила Имоджин.

– Несколько старых пушечных ядер в пустом бочонке из-под вина. Звук получается очень громким. Я уже испытал его.

– Может быть, ты собираешься поставить «Кориолана»? – спросила Имоджин. – Подумай только, насколько впечатляющим будет гром, раздавшийся с небес.

– Это пьеса Шекспира? – спросил Рейф, чувствуя, что его речь стала несколько неразборчивой. – Что бы мы ни поставили, в пьесе должна быть ведущая роль для женщины.

– А какое это имеет значение? – спросила Гризелда. – Конечно, теперь театральные представления приемлемы всюду. Достаточно вспомнить милую герцогиню Мальборо с ее интересом к театру или вдовую леди Таунсенд с ее страстью к частной сцене. Но для Имоджин, например, это совершенно неприемлемо – появиться на сцене в главной роли, если только представление не предназначено исключительно для членов семьи.