Я поправилась на десять фунтов. Она это видела. И сказала об этом. Она сказала: «Ты сбросишь этот вес на маршруте и даже больше. Так что можешь есть все, что хочешь».

Я посмотрела на нее. Итак, она разрешала мне пойти в поход. Это казалось невероятным, замечательным.

Она вновь, вновь и вновь повторяла, что я сброшу вес.

На следующий день мы упаковывали вещи. В моей пострадавшей комнате мама делала то одно, то другое, сушила книги и скребла кружку, с ожесточением все чистила. Приводила вещи в порядок.

В тусклом сером свете прихожей я посмотрела на свои вещи: одежда, пластиковый телефон с откидывающейся крышкой и зарядное устройство, ноутбук, вся моя обувь. Мои вещи полностью загромоздили прихожую.

Я оставила свою комнату и все свои вещи, взяв с собой только конфеты, губную помаду и саму себя.

Через год я узнаю, что причиной потопа в моей комнате был не дождь – он стал просто совпадением. Вода, заполнившая всю комнату, была не дождевой, а канализационной. Должно быть, лопнула канализационная труба.

Мама отвезла меня в магазин товаров для туризма REI на окраине Колорадо Спрингс, где загрузила полную тележку тяжелыми небьющимися бутылками с водой «Налджин», варежками, флисовыми шляпами, которые она хотела мне купить, – я все это выгрузила обратно. Во время пеших походов с семьей лишь половина моих вещей помещалась в мой рюкзак. Мои родители несли гигантские рюкзаки, каждый весом не меньше 50 фунтов, и сгибались под их тяжестью. После этого отец надорвал себе спину. В этот поход я ничего из этого не возьму. Я все выгрузила.

Мама напряглась в испуге. Ее глаза широко раскрылись, стали огромными и растерянными. «Это же бутылки с водой, Дебби, – сказала она. – Тебе же понадобится вода?»

«Нет, черт возьми, – сказала я. – Просто нет». Я рассказала ей, что «дальноходы» берут с собой бутылки «Гейторейд». Бутылки «Налджин» слишком тяжелые. Я настояла, чтобы в качестве рюкзака мы приобрели нейлоновый ранец неоново-зеленого цвета.

Конечно, она не поняла. Она вновь заполнила тележку всем тем, что я выгрузила, и все это купила, хотя я твердо сказала ей, что не возьму ничего с собой.

Мы остановились в доме на ранчо дедушки и бабушки, и мама приготовила мне еду; она вычистила все мои вещи, которые приходили в негодность. Мне нужен был билет в одну сторону до Лос-Анджелеса. Она его мне купила. Она взяла на себя всю заботу обо мне. При этом она ни разу не спросила о моих чувствах и переживаниях, не повлияло ли изнасилование на мою голову и на мою самооценку, не появилась ли у меня в голове мертвая зона. Я сосредоточенно смотрела на капли дождя, стучавшие по ржавой колонне, на свои промокшие серые шнурки.

Я спала в полуподвальном помещении старого дома; там было холодно, пахло скипидаром и глиной и сквозило, как в убежище от урагана. Ветер стучал в высокие стекла грязного окна твердыми сухими остатками пустынных растений. Тысячи растений, мята на заднем дворе разрослась, как волшебная трава. Земля во дворе пахла сыростью и сладостью красных скал, красной глины, пыли, грозы и детства. Это была моя последняя ночь в Колорадо.

Мама отвезла меня в аэропорт и сказала: «Папа будет ждать тебя на выходе». Он взял несколько дней отпуска, чтобы довезти меня до Мексики. Это будет путешествие отца и дочери по дороге до границы.

Я не спросила ее, почему она не сказала мне ничего утешительного несколько месяцев назад, когда я сообщила ей: «Мама, это изнасилование».

Я приземлилась в Лос-Анджелесе с маленьким ранцем, заполненным походным снаряжением, пачками мюсли, шоколадом, сыром, сверхлегкой палаткой, спальным мешком и спальным ковриком. Лицо у меня покраснело от плача на воздухе, высохшие слезы стянули кожу лица. Поклажа громоздилась на мне, кидая меня из стороны в сторону. Я качалась под ее тяжестью.

Отец встречал меня на выходе, как и обещал. Он показался мне меньше ростом, стоял, наклонившись вперед, сгорбившись, а затем сел неестественно прямо, как будто ему отдали приказ не сопротивляться. У него были стройные ноги и плотный выпуклый живот, курчавая шапка жирных черных волос. Серые глаза и полные губы. Рассматривая его, я заметила, что у него были мои губы и такие же тонкие пальцы, как у меня. Я увидела в нем себя, но как далеко я была от него.

В машине мы много не разговаривали. Мы говорили о моей грусти, но только не об «изнасиловании».

Мы остановились в Сан-Диего. Город находился в стороне от нашего пути, но папа посчитал, что хорошо было бы взглянуть на воду. Множество серферов. Я вспоминаю солнце – красное в центре и золотисто-белое по краям.

Пловцы плескались в воде. Их маленькие головы погружались, поднимались и вновь погружались, как черные тени на фоне большого красного солнца. Казалось, что вода покрыта разноцветными шариками: черными, розовыми и серебристыми, как в игровых шоу.

Мы вышли из машины и прошли не меньше полумили по бетонному пирсу, вдающемуся в океан. Мы протиснулись через промежуток в ограждении в виде цепи, проигнорировав надпись «Стоп. Не ходить во время сильного прилива». Был ли сейчас сильный прилив? Мы не были в этом уверены. Ширина пирса была не менее 20 футов, ровный бетон был как тротуар в океане. Бог знает, как далеко он простирался.

Мы просто шли по нему.

Мы заметили, как вода поднимается все выше и выше и как сокращается расстояние от нас до черной поверхности воды. Но мы продолжали идти. Ровный, широкий бетон исчез. Казалось, что мы шли по воде.

Когда вода стала плескаться у наших лодыжек, мы повернули назад.

Мы чувствовали глубину поднимающегося океана под ногами. Бетон уже был невидим, его можно было лишь чувствовать. Сделав один большой шаг, я ощутила, что ступаю прямо по острой кромке – я подняла ногу и убрала ее с края. Я снова оказалась на пирсе, промокшая. Сердце мое сильно билось. Пляж находился в пяти минутах бега. Если бы я ступила мимо, я бы могла утонуть.

Отец замер, остановился рядом, дал мне руку и пошел рядом со мной, пробираясь через воду. Мы почти плыли.

На оставшемся отрезке пути я часто нащупывала резиновой подошвой бетонную кромку, убеждаясь раз за разом, что она там была. Мы в молчании вернулись на сушу, ощутив прилив адреналина, чувствуя, как океан хватает нас за икры.

На ужин в ту ночь мы с папой отправились в итальянский ресторан у подножия больших каменных лестниц. Было странно, но мы находились в подвале. Папа выложил мне условия моего похода. Он объяснил, что мама приобрела для меня телефон спутниковой связи, чтобы мы могли общаться. Мне пришлось наклоняться, чтобы слышать его. Он сказал, что телефон будет работать в пустыне, на удаленных ледниках, в Африке – везде, – и мама будет отправлять сообщения на почту в Уорнер Спрингс, в пустыне Анза-Боррего – первом городке, через который проходит ТТХ. Это обошлось родителям в 1500 долларов, поэтому я должна держать телефон в водонепроницаемом пакете. Я должна была звонить родителям и докладывать им о координатах GPS каждый вечер, несмотря ни на что.