Они отворили окно: пусть подсыхает.

– Да-а-а, – протянул Маэстро, – а мы готовим крюшон. Может, зайдём, выпьешь стаканчик? Зайдем?

– Не могу. На работе я.

– Да-а-а. Такие дела.

Поднявшись к себе, Маэстро освободил мусорный бачок. «На случай маскировки, прятать туда бутылки». Затем запер дверь и появился в комнате.

– Ты что? – недовольно спросил Славка. – Заснул или издеваешься.

– Ходил расхлебывать потоп.

– А что? – забеспокоилась Лена. – Приходил кто?

– Такой чёрный парень. Внизу обычно околачивается.

– А… Это Володя. Тогда ничего.

Наконец, когда смесь вина, водки с толченым сахаром, консервированного сока и слив была разлита по стаканам, и все стали пробовать, интересуясь из чего он готовил «крюшон», снова пришел Володя.

– Заходи, – пригласил Маэстро, отступая от двери.

– У вас авторучки не найдется?

– Зачем?

– Тут еще одни залили. Буду рапорт писать.

– Заходи, потом напишешь, – Маэстро внимательно поглядел на него.

– Хорошо, я позже зайду.

Они не зажигали света.

Быстро, как всегда в этих местах, совершился переход от света к темноте.

Некоторое время фонари не зажигали, и за зданием гостиницы напротив догорал пылающий закат. И от этого странного, умирающего света здание гостиницы выглядело чёрным, тонким и плоским, словно у него был всего лишь вырезанный из жести профиль. Краски неба быстро менялись, и уже скоро на горизонте тускнела сиренево-жёлтая, а затем зелёная полоса, пока она не утонула в фиолете и синеве, которые все же некоторое время отличались ещё от остального неба. Однако сидевшие в комнате этого не замечали.

Казалось, невидимый сдвиг произошел в их отношениях, сделав излишними шутки и те разговоры, которые подходят больше для начала знакомства.

Фонари на шоссе зажглись, вытянув свои шипящие змеиные головы. Свет от них на потолке и стенах, прерываемый колеблющейся занавеской, был неверен, дрожал, появляясь и пропадая, делая фигуры сидевших расплывчатыми, размытыми темнотой. Они в основном молчали, но Маэстро казалось понятным ещё не сказанное и настроение. Выпитое вино разлилось по его телу ленью и покоем и одновременно волнением; желанием что-то сделать и сказать.

– Странно, – негромко сказал он. – У вас такого не было, когда встречаешься первый раз, а точно знал и прежде? Ещё тогда, в том самом времени, которое, как говорится, было давным-давно.

Ему вдруг стало неловко, будто он повторил чьи-то чужие слова, но пока он их говорил, они становились своими.

– А потом долго не видел и отвык.

Ему чего-то не хватало, как декораций и костюмов на репетиции, отчего взгляду со стороны неестественны движения актёров и голоса. В стакане его оставалось на донышке, и он подумал, что с этим у него получилось. «Отличная смесь и горечи не чувствуется». Остаток он выпил медленно и повертел языком, но опять не почувствовал горечи. Ему и в самом деле казалось, что он на зачётной репетиции. И хотя это не в самом деле, а только с «болваном», но если на ней получится, то и дальше в жизни всё будет хорошо.

– Скажите, – начинал Маэстро, еще не зная, о чем будет говорить, но веря, что слова, которые он пока не знает, обязательно придут, – скажите, не скучно здесь зимой?

Славка и Лена смотрелись белыми пятнами в противоположном углу, а Капа сидела рядом, но он не смог бы разглядеть ее фигуры, только лицо и руки на коленях.

– Лето, зима – какая разница?

– Никакой разницы?

– Никакой.

Потом, вспоминая эти минуты, он думал о растянутом времени, о разговоре, полном многоточиями, если бы его записать, не вяжущихся на первый взгляд вопросах и ответах, точно говорили они на разных языках.

Он точно не мог сказать: долго ли они сидели в темноте, разговаривая словами и паузами, но он чувствовал их красноречие, как дебютировавший дирижёр.

А потом из этого состояния, короткого в сравнении с жизнью, но длинного, если его сравнить с заканчивающимся днем, их вывел негромкий, но уверенный стук в дверь.

В коридоре стоял Володя, техник с черными волосами, в черном с ног до головы.

– Проходи, – уступая дорогу, сказал Маэстро. – Эй, в комнате, зажгите свет.

Свет зажгли, и всё разом исчезло, остались: обыкновенная комната и беспорядок на столе.

– Мы пойдем, – изогнувшись, как кошка, поднялась Лена, – нам нужно подготовиться к вечеру.

– Мы пойдем, – повторила Капитолина.

И Маэстро понял, что ей не хочется уходить.

– Хорошо, – ответил Маэстро. – Встретимся на танцах.

И провожая их до двери, он посмотрел на ноги Капитолины, и ему сделалось горячо и неловко, и он поспешно вернулся к столу.

– Пробуй крюшон.

Маэстро налил в ополоснутый стакан остатки смеси и подвинул Володе.

– Что я один?

– Возьми у меня в чемодане, – развалясь на кровати, приказывал Славка. – Да, не там, сбоку, глубже. Нашел?

На столе появилась «Столичная», обмотанная синей изоляционной лентой, консервы – рыба в маринаде, присохший хлеб.

– Остудить бы следовало, – заметил Славка и тут же разлил водку по стаканам.

– За знакомство… Поехали.

– Где это вы с ними, – с набитым ртом спрашивал Володя, – познакомились?

– А что?

– Они обычно с приезжими не связываются. У черненькой, у Капитолины был один из испытателей. Свадьба наклёвывалась. Учиться уехал, в Ленинград. Она писем ждет… А у стюардессы не знаю, не стану врать. Есть, должно быть, кто-нибудь. Не может не быть.

– Не может, по определению. Давай стакан. А почему стюардесса?

– Вы её раздетой видели? На пляже? Нет? Что ты. Божественная фигура.

Когда они с Дашкой приехали, все только ахали: фирменные девочки. Ходит, как по самолёту, конфетки раздает. Словом – стюардесса.

– Сколько ей?

– Отметили двадцать.

– А Капитолине?

– Старше на год.

– Значит в годах?

– В годах. Это точно.

– Хорошо, выпьем за годы.

Они разговаривали, смеялись.

– А вы – везучие парни. Они, как правило, к приезжим не заходят… Ой яй-яй, интеграл по контуру.

Володя вытащил из-под консервов бумажку из зайцевских черновиков.

– А ты знаком? – спросил Маэстро, кивая на бумажку.

– Я здесь вроде сантехника, а в жизни – студент-недоучка. Физтех. У нас на третьем курсе случилась заварушка и влип я, а папашка мой, определив мою моральную неустойчивость, сунул меня от греха на полигон. На время. Вот барабаню год, но тянет считать… Ленка ведь тоже не хухры-мухры: работала в Прикладной математике.