— Флинн, откуда взялись все эти вещи? Твой телевизор, пианино, мебель, ковры, произведения искусства. Еда и вино…

— Из самых разных мест.

— Как это получается? — Она взяла у него бокал вина. — Я имею в виду, это похоже на имитацию? Ты копируешь вещь?

— Так тоже можно, если надумаю сделать это. Это занимает немного больше времени и усилий. Нужно знать «нутро», так сказать, строение и все конструкторские тонкости, чтобы получилось правильно. Намного легче просто переместить вещь.

— Но если ты это перемещаешь, если ты просто берешь что-то в одном месте и переносишь сюда, то это воровство.

— Я не вор. — Вот это мысль! — Я волшебник. Для нас существуют законы.

Терпение было одним из самых основных ее качеств.

— Не был ли ты наказан потому, что взял что-то у другого человека?

— Это совсем другое. Я изменил жизнь ради выгоды другого человека. И я действовал несколько… необдуманно. Это не заслуживало столь сурового наказания.

— Ты же не можешь знать, чью жизнь ты изменил, переместив это сюда? — Она показала на жемчуг. — Или любую другую вещь? Если ты берешь чужую собственность, это приводит к переменам, не так ли? И, по сути, это просто воровство. — Не без сожаления она сняла драгоценности. — А теперь ты должен вернуть это туда, где взял.

— Я не сделаю этого. — Оскорбленный, он со стуком поставил бокал на стол. — Ты хочешь отвергнуть мой подарок?

— Да. Если он принадлежит другому человеку. Флинн, я занимаюсь бизнесом. Как бы я себя чувствовала, если бы однажды утром открыла магазин и увидела, что моей собственности нет? Это было бы просто ужасно. Это насилие. И, кроме того, масса неприятных хлопот. Мне пришлось бы подавать заявление в полицию, заявление на выплату страховки. Началось бы расследование и…

— Таких проблем здесь не существует, — прервал он ее. — К волшебству нельзя применять обычную логику. Волшебство просто есть.

— Есть и справедливость, Флинн, и даже волшебство не может отрицать того, что справедливо. Быть может, это чьи-то фамильные ценности. Для кого-то это может очень многое значить, даже помимо материальной ценности. Я не могу принять твой подарок.

Она положила на стол жемчуг, сияющий и искрящийся.

— Ты понятия не имеешь, что мною руководит. — От его гнева задрожал воздух. — Ты не имеешь права ставить под сомнение то, что во мне. Твой мир прячется от моего, век за веком, выстраивая преграды из здравого смысла и отрицания. Ты приходишь сюда и спустя несколько дней уже начинаешь судить о том, чего тебе не дано понять?

— Я сужу не тебя, Флинн, а твои действия. — В комнату ворвался холодный ветер. Он обдул ей лицо, растрепал волосы. Она подняла подбородок. — Сила не должна освобождать от ответственности. Она должна дополнять ее. И меня удивляет, что ты не понял это за все то время, которое было у тебя для раздумий.

Его глаза засверкали. Он выбросил руки вперед, и комната взорвалась звуком и светом. Кейлин отшатнулась, но сумела сохранить равновесие, сумела подавить крик. Когда наступила тишина, в комнате, кроме них, больше ничего не было.

— Вот что было бы у меня, если бы я жил по твоим правилам. Ничего. Никаких удобств, ничего человеческого. Лишь пустые комнаты, где даже эхо безжизненно. Пятьсот лет одиночества, и я должен беспокоиться, как обойдется без лампы или картины кто-то, чья жизнь длится лишь мгновение?

— Да.

Его гнев взорвался маленькими язычками золотого пламени.

И Флинн исчез прямо у нее на глазах.

Что она наделала? В панике Кейлин чуть было не позвала его, но поняла, что он услышит лишь то, что захочет слышать.

Я довела его, и он ушел, подумала она, в отчаянии опускаясь на голый пол. Довела его своей жесткой позицией по поводу того, что правильно, а что нет, своими непреклонными правилами поведения. Точно так же она отпугивала от себя людей большую часть своей жизни.

Я читала ему наставления, признала она со вздохом. Этому невероятному человеку с таким удивительным даром. Она грозила ему пальцем, точно так же, как она грозила пальцем своей матери. Взяла на себя роль взрослого, поучающего ребенка, как она это обычно делала.

Кажется, даже волшебство неспособно вытравить из нее эту неприятную черту. Даже любовь не может этого преодолеть.

Сейчас она была одна в пустой комнате. Одинокой, как всегда. У Флинна есть замок для одиночества, подумала она, усмехнувшись. Она же сделала карьеру на одиночестве.

Кейлин подтянула колени, положила на них голову. Хуже всего, поняла она, это то, что даже сейчас — грустная, сердитая, с чувством боли — верила, что была права.

Но от этого, черт возьми, ничуть не легче.

Ему понадобилось несколько часов, чтобы успокоиться. Он расхаживал взад и вперед, злился, тягостно размышлял. Когда гнев угас, он оставался мрачным и обиженным, хотя если бы кто-то назвал его состояние этими словами, он бы снова пришел в ярость.

Да, она обидела его. Когда его гнев утих настолько, что он смог это осознать, это потрясло его. Кейлин задела его за живое. Она отвергла его подарок, усомнилась в его нравственности, посмела критиковать способности. И все это за один только вечер.

В его время такая выходка женщины была бы…

Он выругался и снова начал расхаживать по кабинету. Сейчас было не его время, и если было что-то, к чему он научился приспосабливаться, то это перемены в отношениях и восприимчивости. Сейчас женщины были на равных с мужчинами, и благодаря тому, что он прочитал и увидел за эти годы, он и сам считал, что они имеют на это право.

Он почти утратил связь со старыми временами. Разве не приветствовал он каждое новое достижение технологии? Разве не занимали его причудливые особенности общественной жизни, моды, нравов, когда они смещались, менялись, возникали и исчезали? И из каждого такого изменения он брал то, что ему нравилось больше всего, что ему лучше всего подходило.

Он был начитанным человеком, много путешествовал еще в свое время. И с тех пор он много учился. Наука, история, электроника, инженерное дело, искусство, музыка, литература, политика. За эти пятьсот лет он практически не переставал обогащать свой ум.

По правде сказать, у него редко бывала возможность использовать что-либо, кроме способностей своего разума.

Он использовал его и сейчас, мысленно воспроизводя их спор снова и снова.

Она не понимает, решил он. Волшебство управляется не законами ее мира, но самим собой. Просто так есть, вот и все. Ни один сознательный волшебник не причинит вреда другому человеку умышленно, это уж наверняка. Все, что он сделал — взял несколько образчиков технологии, искусства и предметов для бытовых удобств из различных эпох. Не должен же он жить в какой-то пещере?!