– Вам куда донести? До машины? Меня Виктором зовут. А вас?

– Дуся.

Ладная фигура, дорогие шмотки, часы на запястье не из дешевых. Чего ему от меня надо?

– Дуся? Интересное имя. Нет, честно, интересное. Викторов много, а Дуся – одна. Представьте себе, я вам завидую.

Не представляю. Идиотская ситуация, и я совершенно не представляю, как поступить. Нагрубить? Пусть убирается прочь? Но он пока не сделал ничего дурного.

– Так которая из машин ваша? Чувствую, это тоже будет что-то особенное.

Действительно, особенное: в окружении новеньких или не очень новеньких, но ухоженных, отполированных до блеска, сияющих лаком и хромом иномарок папина «Волга» смотрелась чуждо.

– Ух ты, – Виктор бережно провел рукой по капоту. – Настоящая? И на ходу? Нет, честно, на ходу?

– Да.

Его восхищение было приятно, я пыталась убедить себя, что веры этому типу никакой, непонятно, откуда он появился, такой красивый и предупредительный. Альфонс? Любовь в обмен на деньги? И банк как способ познакомиться. Спросить в лоб?

Вместо этого я открыла багажник.

– Вы мне не доверяете, – сказал Виктор, укладывая пакет между ящиком с книгами и пустыми канистрами для воды. Никак не довезу до дачи, а выкинуть рука не подымается. И не поднимется, хотя теперь, наверное, на дачу я попаду не скоро.

– Вы считаете, что я караулил вас, чтобы познакомиться? Знаете, так оно и есть.

– Неужели?

– Действительно. – Он захлопнул крышку и, достав из кармана платок, вытер руки. – Действительно, ситуация глупейшая, но мне хотелось составить о вас непредвзятое впечатление, ну и, конечно, чтобы у вас такое же сложилось обо мне.

Чуть виноватая улыбка, чуть виноватый взгляд, легкий наклон – он все осознает и дает честное слово больше так не делать – Виктор знает, что обаятелен, и вовсю этим пользуется.

– Понимаете, Дуся, – доверчивое прикосновение к руке, от которого меня буквально парализует. Пальцы жесткие, сухие, шершавые. А у меня ладони вспотели, жарко. Сентябрь, а жарко. Вот ведь странность. – Понимаете, Дуся, – повторяет он, глядя в глаза. – Так уж получилось, что наши с вами интересы в некоторой степени пересеклись, точнее, ваши интересы затронули интересы моей хорошей знакомой, школьной подруги, и ее это ужасно расстроило.

– И кто из них – ваша подруга?

– Лизонька. Бедная Лиза… она переживает.

– Сочувствую.

– Не стоит. Нельзя быть хорошим для всех. Признаться, поначалу у меня были мысли не совсем хорошие… но, познакомившись с вами, я понял, что Лизонька несколько преувеличила.

– Что преувеличила?

Я не без сожаления стряхнула его пальцы со своей руки. А руку в карман спрятала, так, чтобы побороть искушение коснуться вновь. Я старая и некрасивая, а он, стервец этакий, просто голову дурит.

– Все. Абсолютно все. Вы обманули мои ожидания, милая Дуся.

Милой меня не называл даже Гарик.

– И я буду настаивать, чтобы в качестве компенсации вы меня подвезли. Лизонька не упоминала? Нет? Она просила меня побыть рядом, она очень нежная, ей нужна поддержка, вот я и… заодно знакомство продолжим, если вы не против.

Наверное, против, но вместо этого я ответила новому знакомому:

– Садитесь. Подвезу. А знакомство… будет желание, продолжим.

– Ну что, продолжим беседу? – спросил Яков Павлович, отступая от Дуси. Бог ты мой, как он на нее глядел пару минут назад! Не к добру это, ох не к добру. Но, честное слово, еще немного, и я поверю, что этот золотой божок и вправду способен творить чудеса. Игорь над ним трясся. И меня трясет, как вспомню тот скандал, который он мне закатил. Подумаешь, предложила продать. Ну так и давали прилично… хотя сейчас он в разы больше потянет. Миллион? Два? Три? Тринадцатый век, золото, скифы… или не скифы? Никогда не могла запомнить, но главное, что экспертное заключение имеется. Нет, прав был Игорек, что тогда не продал. И в корне не прав, что Дуське оставил.

А ведь Пта потянет едва ли не больше, чем фирма… а может, и еще больше. И почему такая мысль мне раньше в голову не приходила? Дура я. Полная дура, что не подумала! И что теперь?

Ничего. Думать надо, очень хорошо думать. Эта штука слишком дорога и уникальна, чтобы ее можно было просто стащить.

Появление Виктора меня не обрадовало, появление Якова Павловича смутило. Чего ждать дальше? Наверное, допроса. Во всех фильмах сыщики начинают именно с допросов, недаром он про беседу сказал.

– Дуся, вы позволите взглянуть на кабинет Игоря Владиславовича? – вежливо попросил объект моих раздумий. И еще более вежливо добавил: – Там и поговорим. Наедине, если вы не против.

Против, против, против! Но мысли остались мыслями, и я ответила:

– Нет. Конечно.

– Тогда прошу… но вам придется показать, куда идти. Кстати, у дома интересная планировка.

– Обычная.

Гарик хотел такую. Он отказался от проекта с колоннами, от замка, от башни, от шато, от тысячи других домов, выбрав именно этот. Чем именно ему приглянулась коробка, которая даже в проекте выглядела унылой и серой, он объяснить не мог. И не хотел. Вложил деньги и получил желаемое.

Гарик всегда получал желаемое.

Я подымалась по лестнице, спиною ощущая внимательный и, кажется, вполне дружелюбный взгляд сыщика. И снова появилась глупая мыслишка, что он не желает мне зла, что он действительно будет разбираться и искать виноватого, а значит, поможет ответить на животрепещущий вопрос: кто.

Но они, мои заклятые подруги, надеются на иное. Я достаточно хорошо изучила их всех, чтобы понять – они заплатили Якову Павловичу, или заплатят, или найдут иной способ воздействия, но своего добьются. А значит, мне нужно бежать.

Куда? И как?

– Скажите, Дуся, – Яков Павлович коснулся локтя, – а каким он человеком был?

– Гарик?

Вопрос неожиданный и неуместный здесь, на лестнице между этажами.

– Игорь Владиславович Громов. Мне кажется, вы знали его лучше, чем они. Ко всему прочему, с ними тяжело разговаривать, понимаете?

Понимаю. Он даже представить себе не может, насколько я хорошо понимаю, только вот откровенничать с этим типом – увольте.

– Давайте я вам лучше кабинет покажу. Вы ведь этого хотели, верно?

– Сердитесь. Полагаете, я сунулся на запретную территорию? Нарушил покой вашей души и тишину воспоминаний?

Теперь он шел рядом и даже на полшага впереди. Высокий, смотрит сверху вниз с насмешкой, от которой я закипаю злостью. Я не умею злиться, вообще не умею, так бабушка говорила, а вот от его взгляда прямо-таки трясусь.