Лодка, высокомерно задрав острый нос, пренебрегая легкими бурунами, устремилась в сторону материка, маячившего вдалеке светло-серой полоской тумана. Холодные брызги колючими иглами впивались в лицо. Было страшно и весело одновременно. Фомичев, устроившись на корме, умело управлял лодкой, прищурившись на сильный ветер, бивший в лицо.

Артур Резаный что-то восторженно кричал, но слов не было слышно. Похоже, он еще не отошел от эйфории. Морские чайки тревожно летели за лодкой, приближаясь совсем близко, едва не касаясь длинными узкими крыльями мокрых лиц. Берег неумолимо приближался, обрастая подробностями: отчетливо видна вершина, еще не отошедшая от снега, ниже холмистая равнина, очевидно, изрядно заболоченная. Не самый живописный уголок на планете, но, как правило, заключенные не выбирают тех мест, где им предстоит отсиживать срок.

Приблизившись к берегу, Павел Фомичев заглушил мотор. Некоторое время он всматривался в каменистый склон, как будто надеялся отыскать в расщелинах нечто особенное, и, когда на одной из вершин мелькнула оранжевая точка, он почти облегченно объявил:

– Теперь нас не достанут… Кажется, все.

Лодка, сделав на водной глади изящный изгиб, направилась к берегу и уже через секунду с глухим шорохом воткнулась в дно. Аркаша Печорский слово держит, все идет, как он и расписывал.

С каменистого склона навстречу беглецам двинулись три человека, поначалу почти точки, спустя минуту они выросли в различимые фигуры, среди которых выделялся один – крупный мужчина лет пятидесяти. В черном ватнике, мохнатой ушанке, смешно косолапя, он напоминал матерого медведя, вышедшего из дремучей тайги подышать студеным морским воздухом. По обе стороны от него шли мужики помельче. Весело подскакивая при ходьбе и пытаясь идти вровень с косолапым, они напоминали зверьков, старавшихся не отстать от вожака и делавших два поспешных шага на его один, неторопливый. В их внешности, да и в поведении ничего настораживающего – обычные мужички, надумавшие в выходные половить рыбки. Физиономии располагающие, даже жизнерадостные, и Костыль подумал о том, что давно отвык от подобных лиц. Неожиданно троица остановилась, и косолапый, не убирая с лица улыбки, коротко спросил:

– От Аркаши Печорского?

– От него самого, – стараясь улыбаться так же широко, отвечал Паша Фомичев.

– Мы уже четыре дня вас дожидаемся. Ксиву бы показал, – сдержанно и по-деловому потребовал косолапый и, сделав шаг вперед, протянул руку.

Требование весьма уместное. Они должны были знать, кому помогают, и, очевидно, делали это не бескорыстно, скорее всего троица оказалась в долгу у Аркаши Печорского, а может быть, точно так же, как и Костыль, когда-то проигрались вору в «три звездочки». Не понравилось другое – выставленная рука и заметно вялый шаг, сделанный будто бы в одолжение. Следовательно, оставшийся путь Костыль должен был проделать при полнейшей неподвижности косолапого, что само по себе факт малоприятный и ставит его в зависимость, а второе – отдавая свою ксиву, он остается на уровне солдата-первогодка, впервые вышедшего в увольнительную и за воротами части столкнувшегося со строгим патрулем.

Костыль сунул руку в карман, и его пальцы нащупали жесткий конверт из самой обыкновенной оберточной бумаги. В какой-то степени это послание, прошитое грубыми нитками, в этой части света могло служить охранной грамотой. Вся Сибирь практически состояла из заключенных, уже отсидевших, и тех, кто осел на поселениях без возможности вырваться в большие города и зажил обычным среднестатистическим гражданином. Совсем не исключено, что многие про Аркашу Печорского знали не понаслышке, сталкивались с ним на зонах и многочисленных пересылках, а если учесть, что личность он масштабная, то перед его ксивой многие из мужиков могли ломать шапки, как некогда перед грамотой государя-батюшки. С такими вещами следовало расставаться осторожно и очень обдуманно.

Паша Фомичев извлек из кармана письмо и сделал шаг, такой же небольшой.

– Вот она, малява, – вор продолжал улыбаться и усиленно делал вид, что ровным счетом ничего не произошло. – И почерк его. Твое погоняло?

Косолапый согласно кивнул, давая понять, что формальности улажены.

– Зови Хозяином. Так мне легче. Здесь на тысячу верст меня каждая шавка знает. – Он так же старательно изобразил, что не замечает сдержанности Паши Фомичева, и, одобрительно кивнув, поторопил: – Пойдем, время не терпит. Я тут связался со своими, ищут тебя. Пока не в той стороне, где нужно, все-таки ты на машине ушел, но скоро будут искать по всему полуострову, а значит, через день-другой могут и здесь объявиться, – затопал он в обратную дорогу, высоко поднимая ноги, стараясь не угодить на топкую кочку.

Хозяин не обернулся, но знал, что Паша Фомичев следует за ним, опасаясь отстать хотя бы на сантиметр.

Наконец Костыль догнал Хозяина и пошел с ним почти вровень; следом, изрядно поотстав, ковылял Артур Резаный в сопровождении двух низкорослых мужичков. Похоже, что они успели отыскать общий язык, и спутники Хозяина уже дважды одобрительно хохотнули над нехитрым арестантским юмором Резаного.

С Хозяином было сложнее – Паша Фомичев почувствовал это сразу, но вида не подавал, и когда косолапый бросал в его сторону редкие взгляды, то неизменно находил на лице Костыля дружелюбную улыбку.

– Вопрос можно задать? – повернулся Хозяин и несколько секунд изучал лицо Фомичева.

– Попробуй, – хмыкнул Костыль.

– Вас трое бежало, где же еще один? Не поладили, что ли?

– Не повезло ему, – честно отвечал Фомичев, вспомнив распластанное тело баклана.

– А ты у Аркаши Печорского раб или как? – прозвучал второй вопрос.

В голосе ни малейшего интереса, интонации выглядели даже чересчур нейтрально. Но совершенно необязательно быть дипломированным психологом, чтобы понять – вопрос главный, и от того, каков будет ответ, зависит и их дальнейшая судьба.

– Хм… А для тебя это важно? – улыбка Костыля чуть скомкалась. – Если это так, я могу передать твое любопытство Печорскому.

Сказанное прозвучало почти угрозой, правда, скрытой.

– Ладно, оставим, это не тот случай, из-за которого следует травить собственные нервы, – взобрался Хозяин на каменистую террасу. – Знаешь, Аркаша Печорский оставил тебе еще одну маляву. – И, опережая возможные вопросы, добавил: – Не надо спрашивать о том, как она попала ко мне, но он приказал, чтобы ты действовал точно по предписанию.

– Что там написано? – невольно вырвалось у Паши Фомичева и, поймав взгляд Хозяина, чуть ироничный и насмешливый, опомнился: – Ах, да! Захочешь, не прочтешь. Он ведь свои малявы запечатывает покрепче сургуча.

Хозяин привел Пашу Фомичева к небольшому срубу, спрятавшемуся в каменистой расщелине.

– Проходи, – распахнул он дверь и первый вошел внутрь. А когда на широких лавках разместились и остальные, он заговорил вновь: – Ночевать не советую. Время не то, чтобы прохлаждаться, теперь вам нужно уходить в отрыв как можно дальше. Чуть замешкаешься, так они сразу вас накроют. Не исключено, что они уже связались с береговой охраной и теперь у них в поле зрения каждая лодка.