не должен владеть леном, ни один священник не должен иметь собственности; всякое земное имущество принадлежит лишь князьям и людям мира сего». Это было полное осуществление идеи Пасхалия. Блестящее ораторское дарование Арнольда, высоконравственная жизнь этого монаха внушили к нему страстные симпатии в Ломбардии. Арнольд из области социальной пришел в чисто политическую. В своих проповедях он отвергал всякое императорское право на общины Северной Италии; он возбуждал гражданское мужество примерами древней республики. На латеранском соборе 1139 г. Арнольд был осужден. Он бежал за Альпы, но его мысли дошли до Рима. Кому, как не этому городу, было возможно увлечься идеями монаха, которым подсказывало столько великих воспоминаний. Римская чернь поднялась; народ занял Капитолий и созвал сенат.

Папой был тогда еще Иннокентий II; ему объявили, что его господство неуместно в городе, что оно кончилось, он умер среди этих смут. Папы были совершенно бессильны против революции. Лючий II пытался оказать вооруженное сопротивление, но напрасно. Он кинулся на Капитолий с отрядом, но был отбит и умер от раны.

Тогда явился в город сам Арнольд, виновник движения. Составлено было правительство из двух консулов и ста сенаторов; хотели учредить по старому римскому образцу сословие всадников. Папа Евгений III (1145–1153) не мог сносить такого порядка дел; носители тиары сжились со светской политической властью. Только что избранный, он бежал, чтобы не быть вынужденным действительно стать апостольским преемником.

И вот папа зовет на помощь императорскую власть согласно условиям Вормского конкордата. Так или иначе, но без светской поддержки папство не могло существовать. Надо заметить, что предшественники Фридриха I не держались какой-либо определенной политики по отношению к Риму и к курии. Так, преемник Генриха V, саксонец Лотарь II, предшественник Гогенштауфенов, оставался другом Рима. Он выручал папу из беды от сицилийского Рожера, он приходил в Италию короноваться и усмирил бы не оказавших ему почтения строптивых ломбардцев. Он бы теперь был очень полезен и, конечно, в силу своего единодержавия, не допустил бы республики в городе, который претендовал считать столицей империи. Но его уже не было в живых. Династия Гогенштауфенов начала свою, и славную и несчастную историю.

Конрад III не внял просьбам папы; он не пришел выручить Евгения. Это был единственный из средневековых императоров, не посетивших Италии; он предпочел Палестину этой соблазнительной для немцев стране. Арнольду был простор. Его бичевал только всесильный голос Св. Бернара. Оба они были современниками, людьми с безусловно честными намерениями, но расходились в понятиях; оба были фанатиками убеждений и дела, но одному светила безотчетная вера, а другому — свобода. Один погиб за эту свободу, другой задался целью осуществить на земле теократию с папой во главе. Один выражает собой средневековой государственный порыв; другой — средневековый духовный аскетизм. Нельзя не заметить, что воззрения Бернара были односторонни и полностью осуществиться не могли. Тот голос, который направил всю рыцарскую Европу в Палестину, обрушился и на республику римскую. Ему вторило проклятие папы Адриана IV (1154–1159) и, самое главное, оружие императорского войска.

Фридрих, при первом же появлении в пределах Италии, набросил на свое имя дурную тень. Арнольд был схвачен, выдан вероломно Фридрихом папе и сожжен. Народ сбежался выручать своего вождя, но нашел один пепел. Арнольд пал мучеником свободы и первым патриотом Италии; он был предшественником Данте, Риенци, Савонаролы, Макиавелли.

Борьба Фридриха I с папами. Это произошло летом 1155 г., и тогда же, в благодарность за услугу, Барбаросса удостоился от сурового Адриана коронации. Но император не ограничился одним этим преследованием свободы; слишком ревностный во власти, он был беспощаден к врагам вообще и нарушителям императорских прав особенно. Он решил в корне извести итальянскую общинность, которую не понимал и не уважал; он видел в ней лишь одну узурпацию негодной черни; для него борцы и вожди итальянских республик были plebs improba. Идя в Италию, он думал лишь о триумфах Карла и Оттона. Его биограф Оттон Фрейзингенский даже не может понять той храбрости, какую выказали ломбардские города. Поставив себе задачей такую цель, Фридрих по первому удару надеялся получить поддержку от папы, но тут произошел неожиданный для него поворот в политике Адриана. Обоюдная натянутость всегда должна была быть в отношениях гордого первосвященника к сильному императору. Она прорывалась не мелочах, в требованиях держать публично папское стремя, в постоянном заявлении папского первенства, приобретенного борьбой. Заносчивость папы особенно обнаружилась в поступке римского посольства на сейме в Безансоне, по поводу ограбления лунденского епископа. Там открыто было заявлено это величие папской идеи. Эта сцена записана Радевиком[207], сообщающим подлинный документ такого содержания:

«Ты знаешь, сын наш, с какой благостью твоя мать, святая римская церковь, приняла тебя, какими великими почестями она наградила тебя, соизволив возложить на тебя императорскую корону. Пока мы не раскаиваемся, что исполнили твое желание, даже и в таком случае, если бы ты получил от нас еще большие благодеяния (et si majora bеnеficia exellentia tua de manu nostra suscepisset); мы бы могли только радоваться этому, как средству оказать с твоей стороны еще большие услуги церкви и нам». Здесь слово bеnеficia, с намерением употребленное, намекало на вассальные отношения императора к папству. Такое слово способно было произвести взрыв негодования в князьях; но это негодование возросло до высшей степени, когда кардинал Св. Марка (после папа Александр III) произнес с полным убеждением: «От кого же император получил корону, если не от папы?» Смелый легат едва не поплатился жизнью за свою выходку; послы папские торопились уехать на другой же день.

Упоминание бенефиции задевало и светских, и духовных князей; последние решились даже напомнить всесильному папе о снисхождении и кротких мерах; они явно становились на сторону Фридриха. Сам Барбаросса высказывал свой взгляд на дело архиепископу Трирскому так: «Сам Апостол повелевает уважать царей. Тот, кто считает империю бенефицией первосвященника, идет против Бога; он творец нечестия. Я не потерплю унижения императорского достоинства и лучше умру, чем подчинюсь насилиям папы. Вместо того, чтобы смиренно нести крест Иисусов, верховный владыка хочет играть империей и коронами, над которыми смеются в Италии; Германия не поникнет головою перед церковью».

В свою очередь Адриан смеялся над Фридрихом и его Ахеном, столь жалким перед Римом. «Как Рим превосходит Ахен, так мы выше этого короля, который именует себя властителем мира и не 492 V. Крестовое и коммунальное движение в XII в. может образумить какого-либо князька своего. Императорская корона дается нами, и мы можем отнять ее по своему усмотрению, если нам станут платить неблагодарностью».

Император имел возможность всегда убедить силой оружия не признававших его первенство; Адриан умер в борьбе с ним. Против его