и что последний осознается не в качестве такового: он протекал, ничем не обнаруживая сознанию своего наличия.

Отказ от чрезмерной оценки сознания становится необходимой предпосылкой всякого правильного понимания происхождения психического. Бессознательное, по выражению Липпса, должно стать общим базисом психической жизни. Бессознательное – это большой круг, включающий в себя меньший сознательного; все сознательное имеет предварительную бессознательную стадию, между тем как бессознательное может остаться на этой стадии и все же претендовать на полную ценность психического действия. Бессознательное – есть истинно реальное психическое, столь же неизвестное нам в своей внутренней сущности, как реальность внешнего мире, и раскрываемое данными сновидения в столь же незначительной степени, как и внешний мир показаниями наших органов чувств.

Если прежняя противоположность сознания и сновидения обесценивается предоставлением бессознательному подобающего ему положения, то тем самым отпадает целый ряд проблем сновидения, которые подробно рассматривались большинством прежних авторов. Так, многие явления, наличие которых в сновидении прежде так удивляло, должны относиться теперь не на счет сновидения, а на счет действующего так же и днем бессознательного мышления. Если сновидение, по словам Шернера, как бы играет символическим изображением тела, то мы знаем, что это результат деятельности некоторых бессознательных фантазий, связанных с сексуальной жизнью и находящих свое выражение не только в сновидении, но и в истерических фобиях и других симптомах. Когда сновидение продолжает и заканчивает дневную деятельность и отражает даже ценные и важные ее моменты, то нам достаточно устранить лишь своеобразную маску – результат деятельности сновидения и загадочных сил глубины психики. Интеллектуальная деятельность находится также под властью этих душевных сил. Мы склонны, по всей вероятности, к чрезмерной переоценке сознательного характера интеллектуального и художественного творчества. Из признаний некоторых высокоодаренных натур, как Гете я Гельмгольц, мы знаем, что все существенные черты их творений внушались им в форме вдохновения и в почти готовом виде доходили до их восприятия. Нас не удивляет, однако, участие сознательной деятельности во всех тех случаях, где налицо было напряжение всех духовных сил. Однако привилегия сознательной деятельности, которою она так часто злоупотребляет, и состоит именно в том, что она скрывает от нас все остальные.

Едва ли стоит и труда выделять в особую тему историческое значение сновидений. В том, что какая-либо историческая личность благодаря своему сновидению решилась на смелый подвиг, оказавший решающее влияние на ход мировой истории, – в этом можно усматривать особую проблему лишь до тех пор, пока сновидение в качестве какой-то непостижимой темы противопоставляется другим, более доступным душевным силам, а отнюдь не тогда, когда сновидение представляется в форме выражения чувств и мыслей, на которых днем тяготело сопротивление и которые ночью получили подкрепление из глубоких источников раздражения. (Ср. вышеприведенное сновидение Александра Македонского перед взятием Тира). Почтительное же отношение к сновидению со стороны всех древних народов является основанным на вполне правильной психологической гипотезе преклонением перед неукротимой и неразрушимой стороной человеческой души, перед демоническим элементом, из которого проистекает желание сновидения и которое мы находим в нашем бессознательном.

Я умышленно говорю «в нашем бессознательном», ибо то, что мы так называем, не совпадает с бессознательным у философов и с бессознательным у Липпса, там оно означает лишь противоположность сознательному; что помимо сознательных есть еще и бессознательные психические процессы, – об этом все они спорят. У Липпса мы находим еще, что все психическое существует в форме бессознательного и лишь немногое, кроме того, и в форме сознательного. Но не для доказательства этого положения рассматривали мы процессы образования сновидений и истерических симптомов; для неопровержимого установления его достаточно наблюдения над нормальной дневной жизнью. То новое, что показал нам анализ психопатологических образований, и особенно первого из их звеньев – сновидения, состоит в том, что бессознательное, иначе говоря, психическое, обнаруживается в качестве функции двух раздельных систем; следы его мы находим и в нормальной душевной жизни. Есть, следовательно, двоякого рода бессознательное; этого разделения психологи не производят. И то и другое – бессознательное в психологическом смысле; но в нашем – то, что мы называем системой Бзс., неспособно дойти до сознания, между тем как другое потому называется нами системой Прс. что его раздражения, правда, по известным законам, быть может, лишь после преодоления новой цензуры, но во всяком случае без всякого отношения к системе Бзс., – могут проникнуть к сознанию. Тот факт, что раздражения, для того чтобы проникнуть к сознанию, должны претерпеть последовательный ряд процессов, обнаруживающихся нами благодаря их цензурному изменению, послужил нам для сравнения с пространственными представлениями. Мы изобразили взаимоотношение обеих систем и их отношение к сознанию, сказав, что система Прс. стоит как бы ширмой между системой Бзс. и сознанием. Система Прс. преграждает не только доступ к сознанию, но главенствует и над доступом к произвольной моторности и распоряжается посылкой энергии, часть которой знакома нам в форме внимания.

Мы должны стоять в стороне и от подразделения – верхнее и нижнее сознание, – столь излюбленного в новейшей литературе психоневрозов, так как оно подчеркивает, по-видимому, именно тождество психического и сознательного.

Какая же роль выпадает на долю некогда столь всемогущего, оставляющего в стороне все остальное сознания? Роль органа чувств для восприятия психических качеств. Согласно основной мысли нашего схематического опыта, мы можем представить себе сознательное восприятие исключительно в форме самостоятельной функции особой системы, которую для краткости обозначим Сз. По своим механическим свойствам система эта аналогична воспринимающей системе В; она неспособна запечатлевать следы изменений, то есть лишена памяти. Психический аппарат, чувствующими органами системы В обращенный к внешнему миру, сам служит внешним миром для органа системы Сз., телеологическое оправдание которой и покоится на этом взаимоотношении. Принцип прохождения инстанций, господствующий, по-видимому, в общей структуре аппарата, еще раз обнаруживается здесь перед нами. Материал раздражении притекает к чувствующим органам системы Сз. с двух сторон: из системы В, раздражение которой, обусловленное качествами, претерпевает, вероятно, новую переработку до тех пор, пока не становится сознательным ощущением, – и изнутри аппарата, количественные процессы которого ощущаются качественно в форме приятного или неприятного чувства, когда подвергаются определенным изменениям.

Философы, которые понимали, что вполне законные и в высшей степени сложные продукты мышления могут образовываться и без участия сознания, отступили, однако, перед трудной задачей: приписать сознанию такого рода функцию; это казалось им излишним отражением законченного психического процесса. Аналогия нашей системы Сз. с воспринимающими системами выводит нас из этого затруднения. Мы видим, что восприятие при помощи органов чувств имеет в результате то, что внимание устремляется на те пути, по которым распространяется чувственное раздражение; качественное раздражение системы В служит регулятором количественного распределения подкреплений в психическом аппарате. Такую