певцом – будет «звучать» идеально. И вы будете «слышать» не столько самого себя, сколько любимого исполнителя. Вы можете даже ощущать себя этим исполнителем и переживать весьма яркую, глубокую гамму чувств, представляя себя на сцене… Если вы поете просто так, не вызывая образов никаких исполнителей, то ваше пение или мурлыканье-мычание будет осуществляться без всякой «вокализации», то есть попытки петь «профессионально». Если вы мысленно подпеваете каком-то исполнителю – будь то  Элвис Пресли, хор Пятницкого или Шаляпин,  – вы будете в той или иной мере подражать, и тогда придется включать какие-то свои возможности воспроизведения шаляпинского, скажем, голоса.

А Шаляпин, поет, как говорил мой друг-профессор, «не своим голосом». Тут же скажу, что не только Шаляпин и другие академические вокалисты поют «не своим голосом», но и все прочие, включая деревенских бабушек, исполняя песни, поют по-особенному: управляют голосом, высотой и громкостью звучания, темпом, тембром и всеми прочими характеристиками. И вот тут-то и оказывается, что иная песня не требует от исполнителя чего-то слишком сложного – взять очень высокую или очень низкую (для этого исполнителя) ноту, а другая – требует. И если человек поет сам для себя, он эти сложные ноты возьмет, как сможет (то есть попросту – не возьмет, а издаст другой, по возможности близкий, звук), и спокойно пойдет дальше. А если поет на публике или с кем-то вместе, ему скажут, что ты либо не пой, раз тебе сложно или голоса нет, либо научись.

«Научись» и  означает овладение такими приемами управления голосом, которые позволяют пропевать те звуки, те нотки, которые имеются в песне или ином вокальном сочинении – в опере, например. Эти приемы искались годами и закреплялись как вокальные школы. Причем есть не только оперные вокальные школы и традиции, но и народные: исполнение народных песен со сцены, а не просто за столом с друзьями, тоже требует специфического мастерства. Здесь нужны и достаточная для зала или открытого пространства громкость, и умение очень точно интонировать (петь именно те ноты, которые написаны в нотах) и не выпадать из ритма, вовремя набирать воздух в легкие, не делая для этого неуместной паузы, и играть тембральными красками, а также передавать те эмоции и смыслы, которые несет в себе каждая строка, каждая фраза. Чтобы все это сделать, простого мычания себе под нос или даже умения спеть простенькую песенку под гитару у костра не достаточно. Нужно овладеть академической вокальной школой и научиться петь тем самым «утробным», «не своим» голосом. И вот тогда голос становится музыкальным инструментом, равноправным со всеми прочим инструментам оркестра, и даже стоящим выше их – по выразительным возможностям. Голос может не только «пропеть ноты», но и нести словесные – смысловые и чувственные – образы.

От академического вокала вернусь к просто пению. Во времена, когда я учился в школе, у нас был такой предмет: пение. Эта традиция существовала и в дореволюционной школе. Не «музыка», как теперь, а именно пение. Я поддерживаю расширение музыкальной образованности и преподавание не только пения, но и музыкальной культуры, но не могу не сказать, что в пении – хоровом пении – есть нечто совершенно особенное, незаменимое. Неслучайно традиционный уклад (который тоже уходит из нашей культуры) предполагает пение как естественную часть жизни. И не только во время застолья, что сохраняется и до сих пор, но и во время работы, а также в общении с детьми – пение колыбельных, например. Я по собственному опыту знаю, что совместное застольное пение приводит участников в особенное состояние: единения, сотворчества. Это позволяет на самом глубинном уровне ощутить целостность народа, общую корневую систему. «Песня – душа народа»  – не знаю, кто первым это сформулировал, но мысль абсолютно точная.

Вот еще о чем хочется сказать: о  взаимодействии музыки и слова. Музыка бывает «со словами» (песни, романсы, оперы и пр.) и «без слов»  – инструментальная. Композиторы и музыкальные теоретики проблемой взаимодействия музыки и слова занимаются давно, очень многое в этой связи высказали и написали. Пожалуй, центральным был вопрос о балансе между смыслом пропетого слова, текста, и его чисто фонетическим звучанием, ролью голоса как одного из музыкальных инструментов оркестра. История оперы переживала и продолжает переживать уход и в ту и в другую крайность: одна крайность – совершенно неважно, о чем и на каком языке поют, важно – каково качество самого звука; другая крайность: опера – это музыкально-драматический спектакль, в котором персонажи должны донести до зрителя-слушателя не только общий ход сюжета, но и все нюанса отношений героев, их характеры, переживания, а одной музыки для этого недостаточно, важен смысл пропеваемых слов и драматургия спектакля, ради которой и музыкой можно пожертвовать. В действительности важны оба фактора и впадать в крайности вовсе не следует. Остается, однако, предметом спора и борьбы вопрос об исполнении оперы на языке оригинала. Те, кто считают, что должно быть, так и только так: на том языке, на котором писал оперу автор,  – впадают, на мой взгляд, в первую из упомянутых крайностей. Полагаю, что в такой стране, как Россия, с ее богатейшей музыкальной традицией, в том числе традицией исполнения всех опер на русском языке (в советский период это было скорее нормой), следует исполнять оперы и на языке оригинала и на русском – благо имеются весьма квалифицированные переводы почти всей мировой оперной классики. Мы – достаточно богатая и взыскательная страна, для того чтобы позволить себе такое «дублирование». Исполнение на русском обогащает восприятие – и не только с точки зрения возможности следить за развитием сюжета, за содержанием каждой мизансцены (хотя одного этого достаточно), но и с точки зрения музыкальной: звук зависит от языка исполнения. Когда это сделано квалифицированно, происходит обогащение музыкального материала, что мы можем услышать в многочисленных записях исполнителей прошлого, в том числе и великих итальянцев, исполнявших, скажем, французские оперы на итальянском языке.

Есть еще один волнующий меня вопрос на тему «музыка и слово»: роль текста, слова в песне. Песня – не оперный жанр. Она рождалась как жанр народный, развилась и стала предметом профессиональной деятельности – и авторов, и исполнителей. Здесь я тоже вижу две похожие крайности: в  одной на первом месте – слово, в другой на первом месте – музыка. Ясно, что в идеале (попросту во всех удачных, хороших песнях) нет очевидного предпочтения: и  музыка и слово сосуществуют на равных. Но есть – и немало – превосходного по качеству музыкального материала, особенно среди подлинного фольклорного пения, в котором слово играет