Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В следующий миг он услышал это: небольшой камушек ударился о стекло его окна. За ним последовал другой, пока Джон Кент лежал, не понимая, бодрствует он или еще спит.
Наконец он поднялся с кровати, подошел к окну, отдернул штору и выглянул наружу. Туман все еще стелился густым полотном, но по мере того, как Джон вглядывался во мрак из окна на верхнем этаже, он начал различать чью-то фигуру, стоявшую на мостовой.
Воображение?
Он подумал, что оно и впрямь разыгралось, пока еще один маленький камушек не врезался в оконное стекло и не отозвался почти музыкальным звоном. Все еще напрягая зрение, мужчина заметил, как фигура подняла руку и изобразила жест, который можно было трактовать единственным образом:
Выходи играть!
Джон Кент отошел от окна. Он потратил мгновение, чтобы ударить по кремню и поджечь трутницу, после чего зажег лампу в комнате — все эти манипуляции он проделал своей здоровой рукой с впечатляющей быстротой. Стоя в чадящем желтом свете фонаря, мужчина быстро оделся. В качестве последнего штриха он приставил накладные деревянные протезы к правой руке — с единственным здоровым пальцем и искалеченным большим — и надел поверх них перчатку.
Затем он взял пистолет из своей дорожной сумки и, усевшись на кровать, принялся подготавливать его к единственному выстрелу, используя свинцовую дробь, кремень и черный порох из кожаного порохового рожка.
Он не спешил. Он знал, кто вызывает его на улицу, и знал, что время пришло. Его сердце едва билось, но на лице, так похожем на лицо палача, выступила испарина. Во рту пересохло. Момент настал, и он должен был убедиться, что Билли Резак снова не избежит правосудия.
Он поднялся, накинул на плечи длинное черное пальто, обмотал горло темно-зеленым шерстяным шарфом, надел треуголку и убрал пистолет за пояс бриджей с левой стороны. Затем он еще раз выглянул в окно. Фигуры не было видно, но Билли Резак был там! О, да, он ждал его где-то там, и финал их игры неумолимо приближался.
Джон Кент глубоко вздохнул и вышел из комнаты. Спустившись по винтовой лестнице, он окунулся в темную ночь.
Примерно сорок минут спустя единственный пистолетный выстрел донесся до слуха нескольких жителей, которые обитали возле заброшенных речных голландских доков недалеко от Западного округа. Это привело лишь к тому, что несколько фермеров поднялись со своих кроватей и выглянули в окна, но ничего примечательного не увидели. Затем — поскольку большинство людей в Нью-Йорке хотели заниматься только своими делами и не вмешиваться в чужие — они вернулись в свои постели и вновь погрузились в сон.
Глава 4
— Это действительно его трубка, — заключила Кэтрин Герральд. — В таком случае остается вопрос: где сам курильщик?
Черная трубка Джона Кента действительно лежала на комоде рядом с пачкой табака. Минкс Каттер пересекла комнату, пожелав осмотреть лежавшие на кровати вещи: мешочек со свинцовой дробью, коробочку с кремнями и кожаный рожок.
— Есть еще один вопрос, — сказала она. — Вот инструменты и принадлежности, но где само оружие?
— Вы думаете, с мистером Кентом что-то случилось? — спросила Мэри Беловер держа лампу с тремя свечами, чтобы осветить комнату. Это была худощавая дама с длинными седыми волосами, острым носом и удивительной способностью использовать его, чтобы вынюхивать дела почти всех жителей города. Хотя в целом она была миролюбива и дружелюбна. — Когда он уходил вчера поздно вечером, я чуть не спросила его, куда он направляется, но придержала язык и теперь жалею об этом.
Кэтрин кивнула, молча рассматривая инструменты, используемые для зарядки пистолета. Когда Джон Кент не появился в шесть часов у Салли Алмонд, Кэтрин и Минкс заволновались. Когда же пробило восемь, они поняли, что что-то определенно не так. Под моросящим дождем они пересекли Нассау-Стрит и, войдя в пансионат мадам Беловер, услышали рассказ о том, что хозяйка накануне вечером заметила, как кто-то спускается по лестнице.
— Восьмая ступенька сверху всегда скрипит, и у меня от этого звука мурашки по коже. Но ни один плотник в городе не способен укротить этого зверя!..
Далее Мэри рассказала, как, выглянув из своей двери, она заметила Джона Кента, спешно покидавшего пансионат.
— О, это точно был он, я ведь знаю всех своих постояльцев! Моя наблюдательность никогда меня не подводила! На нем было то милое пальто из фирнота. А еще та странная перчатка, которую он никогда не снимает…
— Да, спасибо, Мэри, — прервала ее Кэтрин. — Можно нам здесь осмотреться?
— У мистера Кента неприятности? — спросила Мэри, пока две решательницы проблем осматривали комнату бледного курильщика. — Он был таким тихим и одиноким, но казался порядочным человеком.
Кэтрин подошла к окну, отдернула занавеску и посмотрела вниз на мокрую мостовую, по которой катила повозка с грузом бочек, направляясь на юг, к докам.
— Мэри? — обратилась она. — Кто-нибудь еще спрашивал о мистере Кенте? Хоть кто-нибудь?
— Нет.
— А может, кто-нибудь из ваших знакомых недавно справлялся у вас о том, как идут дела, и ненароком интересовался постояльцами?
— Многие так делают, — развела руками женщина. — Так уж заведено.
— Конечно. Но кто-нибудь из этих людей спрашивал, проживает ли у вас какой-нибудь приметный или странный постоялец? Просто так, на всякий случай?
— Ну, я так сразу не могу… — Мэри замолчала и стала постукивать указательным пальцем по своему вытянутому подбородку. — Секунду. Это случилось некоторое время назад. Да, это было на прошлой неделе! Я зашла в пекарню миссис Кеннеди. Помню, это было рано утром. А потом туда вошел мужчина и заказал дюжину бисквитов, пожелал мне доброго утра и спросил… Но это еще ничего не значит!
Кэтрин смотрела, как капли дождя медленно стекают по стеклу.
— И все же, Мэри, это случилось. Продолжайте. Расскажите все, что помните. И о ком конкретно мы говорим, кому понадобилась эта дюжина бисквитов?
Мэри назвала имя.
