— Мне нужен мистер Пицнер, — строго произнес он, отдал карточку и, не обращая более никакого внимания на секретаршу, непринужденно и чуточку надменно оглянулся по сторонам. Восторгаться он и не думал, но мистер Мильбрау, вне всяких сомнений, не солгал, когда назвал свою контору крупнейшей на музыкальном рынке. Здание было сказочное: огромный склад, ломящийся от сахарных сантиментов и дешевого цинизма. Здесь центнерами выращивали несчастных влюбленных — в ритме вальса и тональности ми-бемоль. Целые ряды улыбчивых негров (которые в жизни ничего не чистили, кроме золотых часов, и разъезжали по Лондону на огромных машинах) умоляли отвезти их в родную хижину на Юге. «Ах ты, бедная девчушка!» — кричали на вас с одной стены. «Так не бывает!» — орали с другой. «По субботам она блондинка», — усмехались с третьей, а в ответ получали двухсоткратное: «Она мне всех милей!» То были не просто песенки. Самые ничтожные из них носили звание Грандиозных Успехов. Были там и Хиты, Ураганы, Фуроры, Бессмертные шедевры, Шлягеры, Сенсации и Нашумевшие вещицы. Господа Фельдер и Хантерман льстиво предлагали «отведать еще». Мистер Фельдер громадными красными буквами заклинал «купить сейчас и разбогатеть завтра», а мистер Хантерман обещал «сенсацию будущего сезона в Дугласе и Блэкпуле», и вместе они уверяли, что «шквал аплодисментов вам обеспечен». Они откровенно признавались, что все оркестры и ансамбли Англии в их власти, что они покорили Север и свели с ума Вест-Энд. И чрезвычайно этим горды.

Иниго пожал плечами. Увиденное его не впечатлило. А, мистер Пицнер готов его принять? Замечательно. Он проследовал за секретаршей в лифт. Кабинет мистера Пицнера, по-видимому, располагался на самом верху, поэтому Иниго успел вдоволь намечтаться, как выглядит этот человек. Ему представился эдакий сверх-Мильбрау — старше, толще и ветхозаветнее, с еще более черной шевелюрой и еще более ядовитой рубашкой. Он приготовился к встрече с шумным, бойким и изворотистым малым.

Ожидаемой встречи не состоялось. Перед Иниго стоял тощий серенький человечек, очень скромный в манерах и одежде. Выглядел он так, словно ничему не удивлялся последние двадцать лет, многое повидал и вообще устал от этой жизни. Возможно, устал он именно оттого, что успел повидать. Однако ошибки быть не могло: навстречу Иниго вышел действительно мистер Пицнер.

— Рад встрече, мистер Джоллифант, — тихим скорбным голосом проговорил он. — Я нечасто бываю здесь по субботам. Большую часть времени провожу дома. Но сегодня вы меня застали. Обычным людям не так просто попасть в мой кабинет — двух-трех свежих песенок для этого недостаточно. В противном случае я бы сам здесь не поместился. Но мне написал мистер Мильбрау. А Мильбрау — чрезвычайно умный и сведущий человек.

Мистер Пицнер молча предложил ему толстую египетскую сигарету, Иниго ее принял и согласился, что мистер Мильбрау — чрезвычайно умный и сведущий человек.

— Верно, — с грустью продолжал мистер Пицнер. — Один из умнейших молодых людей в стране. Я даже подумываю больше не отправлять его в командировки. Есть в нем какой-то врожденный талант, дар… Раз или два я полагался на его суждения и не прогадал. Почему-то он очень восторженно отзывался о ваших песнях. Удивительно, — добавил он тем же скорбным тоном. — В музыкальном мире это большая редкость — чтобы действительно стоящую музыку написал любитель — если вы не возражаете против такого определения. Люди думают, это происходит регулярно, но они заблуждаются. Вы ведь пианист?

Иниго вкратце объяснил, кто он и чем занимается — мистер Пицнер слушал его внимательно, но с каким-то тихим отчаянием на лице. Когда Иниго договорил, мистер Пицнер тронул звонок и велел ответившей девушке прислать к нему мистера Порри.

— Пусть Порри послушает, — сказал он, наблюдая за завитками дыма от своей сигареты. — Он — наш мозг. Любую мелодию может запомнить.

Иниго хватило смелости выразить надежду, что мистер Порри не станет запоминать его мелодии слишком уж хорошо. Стоило ему произнести эти слова, как он тут же пожалел о сказанном, однако мистер Пицнер, которого практически обвинили в воровстве, не выказал ни малейшего негодования. Он лишь покачал головой.

— Мы не станем их красть, если вы об этом, — сказал мистер Пицнер. — Игра не стоит свеч. Маленькие фирмешки иногда крадут, но для крупного издательства это несолидно. Между прочим, назначение Порри в том, чтобы не украли вы. Вдруг вы принесли мне старые песни, изменив в них пару нот? Так не годится. Если б мы торговали подобным материалом, то запросто могли бы сами его сочинять, прямо здесь. Вы нам сами сыграете или дадите ноты Порри?

Иниго ответил, что сыграет сам, но особой радости по этому поводу не испытал. Хуже аудитории, чем мистер Пицнер, и представить было нельзя. У Иниго не укладывалось в голове, что этот человек может иметь какое-либо отношение к песенкам, фотографиям и броским плакатам на первом этаже. Казалось, его не проймешь даже землетрясениями и революциями, не то что этими пустяковинами. Мистер Порри — ничем не примечательный джентльмен средних лет — вошел в кабинет и тоже принял у Пицнера возмутительно толстую египетскую сигарету, а Иниго сел за пианино и грянул одно из последних своих сочинений. Сыграв его, он не стал ждать оценок или суждений, а сразу перешел к следующей песне, приберегая «Возвращаясь домой» и «Свернем же за угол» на десерт. Когда Иниго добрался до них, от его робости не осталось и следа. Он просто получал удовольствие от музыки — а если господам Пицнеру и Порри она не по душе, пусть катятся на все четыре стороны! Иниго с прежней веселой шкодливостью сворачивал за угол — вновь и вновь. Ноты стояли прямо перед ним, но только для видимости; он в них даже не заглядывал. Старая мелодия звенела и гремела, не встречая на своем пути никаких препятствий, а в голове Иниго мельтешили и сверкали образы полузабытых людей и мест: миссис Тарвин, поместья Уошберри, Роусли, Сэндибэя, Сюзи, Элси, мисс Трант и мистера Окройда.

— А-ха, а-ха! — проревел чей-то голос у него под ухом. — Что тут у нас? Послушай-ка, Монти. Тамти-там-тиди-ди… Не останавливайтесь, дружище, не останавливайтесь! Давайте еще разок.

В кабинете появилось еще двое джентльменов. Тот, что умолял Иниго не останавливаться, был пузатым здоровяком с опухшей физиономией и смешливыми глазами. Звали его мистер Танкер. Второй, Монти, был не кто иной, как мистер Монти Мортимер, чье имя слышал даже Иниго, не претендующий на глубокие познания о театре, — знаменитый постановщик ревю. Мистер Мортимер походил на низкорослого, пухлого и гладко выбритого ассирийца. Ему бы очень пошло заведовать приготовлениями к какому-нибудь пышному и, возможно, развратному веселью при Ниневийском дворе. Вереница грандиозных успехов и фуроров не измотала его, как мистера Пицнера, но и добродушный азарт мистера Танкера был ему чужд.

— Я хочу послушать все, — сказал мистер Мортимер, когда ему представили Иниго.

Мистер Пицнер кивнул:

— Ты обязан послушать. Я, между прочим, как раз думал о тебе. Сдается, это то, что ты искал, — добавил он тем же обреченным голосом.

— Здесь по меньшей мере два хита, если хотите знать мое мнение, — вставил мистер Порри тоном человека, знающего цену своему мнению — даже если его никто не спрашивал.