— Угодили в драку, а? — дружелюбно проворчал джентльмен напротив. — Дали кому-то хорошенького пинка? Моей ноге изрядно от вас досталось.

— Ох, простите! — воскликнул Иниго и признался, что видел кошмар. Вторая его попутчица — старушка, какие всегда ездят в поездах по загадочным, известным только им делам, независимо от часа дня и направления, — тихонько дремала в своем углу.

— Поезд только тронулся, а вы уж отключились, — продолжал его попутчик. — Я на этом корыте третий раз за две недели еду — иначе никак. Жена моя говорит, мол, хватит с нас, пора переезжать в Бирмингем. Надоело ей вставать спозаранку и готовить мне завтрак. Я ее понимаю. — Он вытащил из кармана небольшую жестянку, достал оттуда окурок и поджег его, чудом не спалив пушистые усы. — Предложил ей самому готовить завтрак, но она ни в какую, — бубнил он, добродушно выдувая дым. — «Тебе по-хорошему надо завтракать, весь день мотаешься», — говорит. Вот и кормит меня.

Иниго попытался вообразить, как восхитительно уютная и домашняя Сюзи настаивает, чтобы он хорошенько позавтракал перед поездкой, но выглядело это неубедительно. Да и будут ли они когда-нибудь завтракать вместе? Он никогда не думал о том, как Сюзи завтракает, но теперь это весьма прозаичное занятие, банальное поглощение яиц с беконом, расцветилось оттенками чуда и романтики. Иниго услышал, как ее голос — он всегда слышал голос, а вот лицо отчего-то представить не мог, — просит его передать джем. Себя он увидел обходительным молодым человеком, с которым несказанно приятно разделить утреннюю трапезу (мысль о том, что никогда в жизни он не подавал признаков такого поведения, его не посетила). Как только лондонский экспресс отправился с бирмингемского вокзала, ему сразу предложили завтрак, и он с готовностью принял предложение. В вагоне было полно людей, казалось, приходившихся друг другу давними друзьями. Даже билетеры и официанты вагона-ресторана как будто лично знали каждого пассажира. Один человек перегнулся через Иниго и спросил его соседа, где старик Смит. Не успел Иниго приступить к овсянке, как тот вдруг повернулся к нему и заорал:

— Утро доброе! Давно вас не видел. Слушайте, неужели эта история с Бредберри и Торренсом — правда?

Иниго опешил и уже хотел выдавить, что не имеет ни малейшего понятия, когда сообразил, что обращаются не к нему, а к другому господину, чистившему яйцо за соседним столиком, по другую сторону прохода. И хотя билетер подошел к Иниго проверить билет, а официанты носили ему еду, делали они это равнодушно, без замечаний о погоде или количестве пассажиров, щедро раздаваемых всем остальным. Поначалу Иниго решил, что по ошибке угодил на прием, устроенный совершенно чужим человеком — скажем, лорд-мэром Бирмингема. Однако вскоре он почувствовал, что его просто здесь нет. Поезд и пассажиры в него не верили.

Случайно оброненная фраза могла исправить положение. Иниго решил провести эксперимент после завтрака, когда его сосед раскурил трубку.

— Послушайте… э-э… а во сколько мы прибываем? — спросил Иниго.

— Да уж, — ответил незнакомец, потягивая дым. А потом взглянул через столик на джентльмена напротив и уже громче проговорил: — Я вчера сказал Мейсону, что торговая палата допустила большую ошибку.

— Ошибку! — взревел господин. — Да это неслыханная глупость, а не ошибка!

Сосед Иниго энергично закивал, потом сделал еще пару затяжек и резко обернулся:

— А вы как думаете?

Иниго готов был от всего сердца проклясть торговую палату, но вопрос вновь предназначался не ему, а колупальщику яиц за соседним столиком, который знал все про Бредберри и Торренса. Он встал, подошел к их столу, оперся рукой на спинку Инигова стула и склонился к его соседу, да так низко, что Иниго мог без труда подпалить ему бороду.

— Не знаю, мой мальчик. Помнишь, что случилось после назначения Стейвели? Так вот, история может повториться — на мой взгляд.

Все это было очень странно. Иниго как будто никто не видел. Для окружающих он не существовал. Но, поскольку сам он себя видел и точно знал, что существует, ощущение сказочности происходящего его так и не покинуло, лишив материальности даже лондонский экспресс и превратив ревущие тонны деловитых предпринимателей в мельтешащие тени. Даже когда поезд, пыхтя, подъехал к пункту назначения, чувство никуда не делось. Ничто в этой сумрачной фантасмагории не указывало на реальность окружающего мира. Вокзал, казалось, спроектировал тот же безумный архитектор, что и колоссальный гатфордский театр из страны снов. Иниго поспешил к выходу.

II

Ехать к «Фельдеру и Хантерману» было рано, а исследовать Лондон Иниго ничуть не хотелось. Тем более по улицам хлестал ледяной дождь. Бледное солнце на минутку выползало из-за туч, осыпая все яркими блестками, а в следующий миг на город вновь набрасывался дождь: поднимались воротники и зонты, и люди на улицах обращались в бегство — только пятки сверкали. Сумасшедший город. Иниго зашел в чайную неподалеку от вокзала и взял чашку кофе, которого не хотел. Чайная, казалось, все еще была во власти поденщиц, и хотя никаких поденщиц Иниго не заметил, все заведение пропахло сыростью и безотрадностью их трудов: в любую минуту они могли строем войти в дверь и приступить к сушке пола. Официантки выглядели так, словно еще не оправились после ненавистной побудки, которая вытащила их из далеких крошечных спален в Ист-Хэме или Баркинге и приволокла, заставляя хлюпать носом в холодных автобусах и вагонах метро, сюда, в разнесчастную чайную. Каждый посетитель и каждый заказ расценивались ими как личное оскорбление. День еще не начался; они даже умыться толком не успели и в знак протеста с грохотом водворяли сахарницы и сливочники на маленькие столы с мокрыми мраморными столешницами. С ближних расстояний они атаковали врага фырканьем, с дальних — зевками. Однако посетители ничуть не обижались и вообще не обращали внимания на их презрительные выпады. Они сидели развалившись, недвижно, бесстрастные и равнодушные, как их саквояжи. Единственным исключением был Иниго, который заказал, получил и выпил свой кофе с самым что ни на есть виноватым видом. Только внутри его проснулся совсем другой Иниго, шкипер на мостике, сердитый и негодующий. Все будто сговорились, что с ним, беспомощным любителем, можно не считаться! И этот маленький ощетинившийся Иниго просил всех и каждого в безумном лабиринте под названием Лондон подождать, только и всего — немного подождать.

Будем откровенны, по дороге к Фельдеру и Хантерману Иниго внезапно почувствовал себя идиотом. Вся затея показалась ему сумасшедшей, пустой и бессмысленной. Зачем он притащился сюда со своими глупыми песенками? Лучше бы отправился к Ньюману и Уотли, школьным агентам. Вот кто надежен и разумен. Их разговоры о французском, истории, англиканской церкви и некоторых спортивных играх внушают доверие, не то что эти конторы, лавки, автобусы и полицейские. Но «Фельдер и Хантерман»? Развеселые песенки? «Свернем же за угол»? Нелепость, определенно! Он выставит себя на посмешище. Все, что попадалось ему на улицах Лондона, во всеуслышание объявляло, что нет на свете никакого мистера Пицнера. Одно его имя вдребезги разбивало всякую уверенность. Добравшись до Чаринг-Кросс-роуд, Иниго ощутил неприятную пустоту в области живота. Он не хотел идти дальше. Времени оставалось с избытком, поэтому он решил побездельничать и стал разглядывать магазины. Это его и спасло. Мистер Пицнер вновь обрел реальность. Иниго очутился в мире, где самая глупая песенка значила больше, чем Ньюман, Уотли и их клиенты, вместе взятые. Теперь у него не было уважительной причины считать свой приезд нелепой выходкой. Чаринг-Кросс-роуд едва не лопалась от песен. Те витрины, в которых не было нот, ломились от граммофонов, пластинок, саксофонов, барабанов и банджо. Вся улица казалась сплошной Джазовой биржей. Больше того, Иниго увидел множество песен, которые уже сыграл сам и забраковал. Он зашел в одну лавку и просмотрел штук двадцать новейших композиций — большинство были настолько плохи, что он злорадно зашептал: «Дрянь! Дрянь!» Уверенность в своих силах вернулась к нему в мгновение ока. Эти бездари дни и ночи напролет сочиняют музыку, а выходит все одно ерунда. Он больше не медлил и решительно зашагал к конторе Фельдера и Хантермана. Вот теперь он им покажет!