LXV

Я всегда восхищался Митридатом, замышлявшим завоевать Рим в то время, когда был он уже побежден и вынужден к бегству.

LXVI

Когда в бытность мою монархом случалось мне пользоваться правом помилования, впоследствии я всегда и неизменно раскаивался.

LXVII

Трагедия вовсе не основана на точном подражании природе вещей. Я предпочитаю группу Лаокоона той развязке, которой заканчивается трагедия «Родогуна».

LXVIII

Конституционные государства лишены движущей силы: деятельность правительства излишне стеснена; это то, что придает таким государствам пагубную слабость, когда им приходится бороться с могущественными и деспотическими соседями. Авторитарная власть могла бы их поддержать, но оная, как известно, сродни тарану, которому все равно, способны ли ему противостоять ворота столицы, кои он собирается разбить.

LXIX

Дворянство, духовенство и эмигранты, потерявшие свое имущество и привилегии в результате революции, рассчитывали вернуть утраченное с возвращением прежней династии. Они помышляли об этом еще в Кобленце: они всегда плохо понимали происходящее. Им не было нужды знать о том, чего они и знать не желали, деньги – вот что им было нужно.

LXX

Старики, которые сохраняют вкусы юного возраста, столь же смешны, сколь мало уважаемы.

LXXI

Дурак скучен, ну а педант просто невыносим. Я так и не смог понять, о чем это все толкует Б(она]ль.

LXXII

Если вы стремитесь к более глубокому пониманию политики и войны, то надобно искать истины, постигая нравственные устои общества, основы же материального порядка в сравнении с оными всегда имеют пределы.

LXXIII

Две партии, существующие во Франции, как бы не были они ожесточены друг против друга, соединяются вместе, но не против конституционной королевской власти, которая их вовсе не интересует, но против всех порядочных людей, безмолвие коих действует на них угнетающе.

LXXIV

Когда я вышел на политическую сцену, там было лишь два сорта людей: конституционные общества, требовавшие аграрных реформ в духе Гракха Бабефа, и фруктидорианцы, которые хотели управиться при помощи военных советов, ссылок и отставок.

LXXV

Нынешние вожди партий во Франции – это карлики на ходулях. Слишком мало талантливых людей, слишком много болтунов.

LXXVI

Много кричали против того, что называют моим деспотизмом: однако я всегда говорил, что нации не являются собственностью тех, кто ими управляет; ныне же монархи, ставшие конституционными, как раз об этом стараются забыть.

LXXVII

Если уж адвокат Гойе, отступник Сайес, прокурор Ревбель и старьевщик Мулэн корчили из себя королей, то я вполне мог сделать себя консулом. Ведь я получил на то патенты при Монтенотте, Лоди, Арколе, Шебрейсе и при Абукире.

LXXVIII

Бедствия, постигшие Францию с 1814 года, явились причиной того, что у высокоумных идеологов появилась возможность войти в правительство. Люди эти обожают хаос, ибо он составляет их суть. Они служат и Богу, и дьяволу.

LXXIX

Мое будущее наступит тогда, когда меня не будет. Клевета может вредить мне только при жизни.

LXXX

Случай – вот единственный законный повелитель во всей вселенной.

LXXXI

Польза, которая толкает людей из одной крайности в другую, – сродни языку, который они учат, не заботясь о грамматике.

LXXXII

Самый надежный рычаг всякого могущества – военная сила, которая предписывает закон и которую употребляет гений. Таковым рычагом был рекрутский набор. Достаточно убедиться в этой силе, и противоречия отступают, а власть укрепляется.

LXXXII

Так ли уж важны, в сущности говоря, все эти доводы софистов, когда звучат военные команды? Те, кто готов повиноваться, не должны выходить за линию строя. В конце концов они свыкаются с принуждением: ведь в противном случае со строптивыми не церемонятся.

LXXXIII

Упадок нравов – это погибель государства как политического целого.

LXXXIV

Каждый прав по-своему. Правота Диагора состояла в том, чтобы отрицать Бога; Ньютон же был убежден в том, что его следует признавать; в каждом явлении заключена его противоположность: скажем, во время революции можно попеременно быть то героем, то злодеем, подниматься или на эшафот, или на вершину славы.

LXXXV

Гоббс был своего рода Ньютоном в политике: его учение стоит в этом отношении многого.

LXXXVI

Когда я привел к завершению революцию и тем показал революционерам, на что я способен, то поверг их в неописуемое изумление.

LXXXVII

На свете есть великое множество людей, воображающих, что они наделены талантом править единственно по той причине, что они стоят у кормила власти.

LXXXVIII

В истории бывало, когда короли поступались своими прерогативами ради того чтобы снискать народную любовь, но всякий раз они и предвидеть не могли, к чему сие может привести.

LXXXIX

После моего падения судьба повелевала мне умереть, но честь приказывала жить.

ХС

В хорошо управляемой стране нужна главенствующая религия и зависимые от государства священники. Церковь должна быть подчинена государству, а не государство церкви.

ХСI

Если бы христианская религия могла заменить людям все, как того добиваются ее горячие приверженцы, это явилось бы для них наилучшим подарком небес.

ХСII

Человек высшего порядка бесстрастен по своей натуре: его хвалят, его порицают – мало что имеет для него значение, он прислушивается только к голосу своей совести.

ХCIII

Одни оказывают нам любезности, в то время как другие наносят оскорбления. И в первом и во втором случае с людьми надобно соблюдать сугубую осторожность, ибо непременно следует знать, что кроется за этими любезностями.

XCIV

Честолюбие столь же естественно для человека, как воздух природе: лишите его дух первого, а физику второго, и всякое движение прекратится.

XCV

Пороки общества так же необходимы, как грозы в атмосфере. Если же равновесие между благом и злом нарушается, гармония исчезает, и происходит революция.

XCVI

Тот, кто действует добродетельно только в надежде произвести впечатление, близок к пороку.

XCVII

Красивая женщина радует глаз, добрая – услада сердца: первая – безделушка, вторая – сокровище.

XCVILL

Между теми, кто ищет смерти, мало тех, кто находит ее в то самое время, когда оная была бы им на пользу.