Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коль продемонстрировал, как мало внимания он уделял форме. Все шестеро из нас путешествовали по Шпейеру не в роскошном лимузине «мерседес», а в обычном микроавтобусе «фольксваген». Когда я дал в его честь обед в Сингапуре, он приехал на обычном туристическом автобусе, как он сказал мне, чтобы лучше рассмотреть город.
Гельмут Шмидт и Гельмут Коль не были лучшими друзьями, и немецкие средства массовой информации были заинтригованы, как мне удавалось поддерживать хорошие отношения с обоими. Когда меня об этом спросили, я ответил, что моей обязанностью было поладить с любым немецким лидером, так что я не отдавал никому предпочтения. Коль иногда проигрывал в сравнении со Шмидтом, его непосредственным предшественником. Шмидт был интеллектуалом, всегда подбрасывавшим интересные идеи, которые он разъяснял с остротой и ясностью в Die Zeit и после того, как подал в отставку с поста канцлера. Средства массовой информации, напротив, описывали Коля как скучного и унылого человека. В результате многие недооценивали его. Когда Коль пришел к власти, никто не ожидал, что он будет находиться на этом посту дольше любого другого немецкого канцлера, за исключением Бисмарка. Узнав его ближе, я рассмотрел за внешней неуклюжестью и громоздкостью ясный ум и острое политическое чутье. У него был сильный характер, решительный и последовательный в достижении поставленных целей. Его стратегическое мышление позволило ему свести счеты с прошлым Германии, и он был решительно настроен, чтобы прошлое никогда больше не повторилось. Именно отсюда проистекала его целеустремленная борьба за создание Европейского монетарного союза. Он считал это вопросом войны и мира и верил, что евро сделает процесс европейской интеграции необратимым.
Коль проиграл выборы в сентябре 1998 года. Он останется в истории великим немцем, вторично объединившим Германию, и великим европейцем, хотевшим, чтобы Германия стала частью наднациональной Европы, чтобы предотвратить повторение разрушительных европейских войн прошлого столетия. Он консолидировал франко-германские связи и подготовил евро для успешного старта 1 января 1999 года, несмотря на широко распространенный скептицизм и оппозицию. В первый же год существования евро курс общеевропейской валюты по отношению к американскому доллару понизился, но если евро в конечном счете преуспеет, то вклад Коля в создание европейского единства будет историческим. Его признание в том, что он был замешан в сборе секретных пожертвований на нужды своей партии, которые по закону должны были делаться гласно, не умаляет значения его вклада в построение новой Германии и нового ЕС.
Французские лидеры поразили меня уровнем своего интеллекта и глубиной политического анализа. Используя экономические ресурсы Германии в составе ЕС, французам удалось опередить немцев в усилении своего влияния на международной арене. Объединенная Германия не станет с этим мириться. Тем не менее канцлер Коль слишком хорошо знал об опасениях, которые могли бы появиться, если бы Германия стала злоупотреблять своей мощью и весом.
Одним из серьезных препятствий для дальнейшего развития европейского единства является отсутствие общего языка. Шмидт разговаривал с Жискар д’Эстеном на английском и отмечал, что между ними наладилось хорошее взаимопонимание. Миттеран и Ширак разговаривали с Колем через переводчика. Для меня всегда было трудно понять другого человека, если мы разговаривали через переводчика. Шмидт, Жискар д’Эстен и Ширак разговаривали со мной на английском языке, и я мог понять их мысли лучше, чем разговаривая с Миттераном и Колем через переводчика. Из-за того, что я должен был ждать перевода того, что они мне сказали, мне было сложнее понять язык их жестов. Если человек говорит по-английски, пусть даже не идеально с грамматической точки зрения, я приспосабливаюсь к тому, как он мыслит. Паузы и заминки, сделанные в середине предложения, иногда изменяют его смысл, переводчик же переводит их на одном дыхании, и сомнения и колебания, скрывающиеся за паузами, исчезают. Пока европейцы не договорятся об общем языке, они не смогут тягаться с Америкой в том, что касается тех выгод, которые приносят однородность и размеры страны. Во всех странах ЕС английский язык преподается в качестве второго языка, но ни одна из них не готова пожертвовать своим языком ради английского или какого-либо другого языка. В результате при работе над большими проектами взаимозаменяемость инженеров и управляющих из стран ЕС не будет такой же легкой, как у американцев.
Стремление французов сделать свой язык одним из ведущих языков международной дипломатии должно уступить место прагматизму. К концу 80-х годов французские ораторы на международных конференциях начали говорить по-английски, чтобы лучше влиять на международную аудиторию. С развитием Интернета игнорирование превосходства английского языка может дорого обойтись. Тем не менее в 90-х годах дискуссии между французским и немецким управляющими, ведущими между собой беседу на английском языке, стали уже обычным делом.
В октябре 1957 года я был в Джесселтоне (ныне Кота Кинабалу), в джунглях Британского Северного Борнео, для слушания дела в суде, когда до меня дошло сенсационное известие: русские запустили спутник в космос. Это было впечатляющей демонстрацией превосходства советской технологии. Я принимал вызов коммунистической системы всерьез: Советы были агрессивны повсюду в Азии и вместе с коммунистическим Китаем поддерживали партизанское движение. Русские выросли в моих глазах еще сильнее, когда в апреле 1961 года они послали первого человека в космос. Это давало им основания заявлять, что будущее принадлежит им.
Мне было интересно узнать, что это за народ, и я решил воспользоваться возможностью посетить Москву в апреле 1962 года после конференции стран Содружества наций в Лондоне. После стандартного официального тура по Москве я посетил Большой театр, где смотрел выступление Стравинского во время его первого после эмиграции приезда в Россию. Он дирижировал оркестром в балете «Петрушка». Советские должностные лица изолировали меня от людей на улицах, в магазинах, и, кроме официальных лиц, я ни с кем не встречался.
Мое впечатление от Москвы и ее должностных лиц сводилось к серости и строгости. Я запомнил бабушку, точно соответствовавшую описанию в книгах, которые я читал: большую толстую женщину, сидевшую возле лифта на моем этаже в гостинице «Националь» (их лучший отель, где также остановился и Стравинский) и больше ничего не делавшую. Мне подали в номер огромный завтрак: икра, копченый лосось, ветчина и мясо, хлеб, масло, кофе, чай, водка, коньяк. Завтрак был сервирован на столе, покрытом темной бархатной скатертью. Когда я вернулся в тот вечер из театра, стол еще не был убран. Как меня и предупреждали до поездки в Москву, умывальник не имел пробки[58]. Я привез с собой твердый резиновый шар для этой цели, но он не подходил для умывальника, хотя, к счастью, подошел для ванной. Автомобиль представительского класса «Чайка» был ужасен. Сопровождавший меня чиновник работал в Министерстве культуры и отвечал за связи со странами Юго-Восточной Азии, а самым высоким должностным лицом, с которым мне довелось встретиться, был заместитель министра иностранных дел Кузнецов. В Москве я ощущал витавшую в воздухе угрозу, но это было, наверное, плодом моего воображения. То, что Советский Союз – великая держава, было фактом.