В этот же день в госпитале я случайно встретил майора в форме люфтваффе, на шее которого висел Рыцарский Крест с Дубовыми листьями. Нам удалось переговорить. Это был Вернер Шроер, только что назначенный командиром 3-й истребительной эскадры «Удет», вместо отбывшего в Лехфельд Гейнца Бэра, и прибывший навестить одного из своих раненых офицеров. Мы быстро нашли общий язык и Вернер, узнав, что я летчик и разглядев под докторским халатом Железный Крест, рассказал мне достоверно о ситуации на фронте и положении люфтваффе. Его новое подразделение спешно собиралось в Восточной Германии для отражения возможного русского наступления на огромном участке восточнее Берлина между Балтикой и Карпатами. Все, что могло противопоставить люфтваффе «иванам» на целом русском фронте – это около одной тысячи истребителей, да и тем не хватало топлива и запасных частей.

Нас сближало и то, что Вернер был командиром Третьей группы 54 эскадры, приблизительно в то время, когда я служил во Второй группе, хотя я и не знал его лично. Майор Шроер предложил мне следовать вместе с ним в Пазевальк в штаб своей эскадры.

– Я уверен, что как врач на своем посту вы делаете все возможное для спасение родины, но ваш труд рассчитан на перспективу, тогда как в сложившихся обстоятельствах эта перспектива может и не наступить. Враги уже вступили на территорию Германии, и сейчас важен каждый боевой офицер. Возможно, мы не спасем страну, доведенную нацистами до поражения, но, во всяком случае, станем ее историей, и потомки не смогут нас упрекнуть, что мы ничего не делали как солдаты! Иначе история может пройти мимо вас, мой друг!

Не знаю, возымели ли на меня патриотические воззвания или мне просто хотелось летать, но я написал рапорт и, оставив пока еще спокойный Баден, последовал за Шроером в Пазевальк. Все равно обещанного повышения я так пока и не получил, оставаясь рядовым врачом.

17 февраля мы прибыли на аэродром Францфельде под Пазевальком, где кроме штаба третьей эскадры еще размещались самолеты четырех эскадрилий третьей группы.

На аэродроме скопилось огромное число самолетов, успевших перебазироваться с захваченных русскими аэродромов Польши и Силезии. Самолеты были, вот они – гордость люфтваффе, титанический труд германской промышленности, только к ним не хватало топлива. Скорое закрытие истребительных школ сорвало процесс подготовки личного состава, так что часть молодых летчиков представляли собой зеленых юнцов, которых и в обычный полет можно было выпускать с опаской, не говоря уже о боевых вылетах. Их, конечно, и не выпускали, а это еще более усиливало нагрузку на оставшийся личный состав. Теперь я понимал суть агитации командира Шроера. На фоне поступивших добровольцев я считался асом, экспертом, ведь у меня даже был допуск к полетам в сложных условиях. Костяк опытных пилотов можно было пересчитать по пальцам. Еще в конце осени сорок четвертого года часть «старого» личного состава пересадили на реактивные истребители и перевели в 7 эскадру. В результате операции Боденплатте 1 января эскадра потеряла шестнадцать летчиков, оставшиеся ветераны находились на грани нервного срыва. Так что после прибытия на восток кроме отсутствия топлива и нехватки специалистов-техников основной проблемой подразделения являлось отсутствие подготовленных и не вымотанных пилотов.

Меня определили в Третью группу под начало майора Лангера – героя атаки на аэродром Эйндховен. Лангер, в свою очередь, закрепил меня за фельдфебелем Бастианом, под руководством которого я должен был восстановиться и освоить новую машину. Дело в том, что месяц назад группа пересела на «Курфюрсты». Последний раз я поднимал в воздух Мессершмитт два года назад, причем мой вылет нельзя было назвать удачным. Нынешняя модификация Бф-109 была на пол тонны тяжелее освоенных мной предшественников, правда и мотор был мощнее и вооружение. На аэродроме расположения Третьей группы 3 эскадры скопилось до девяноста пяти самолетов модификации «К», только, как я говорил, к ним не хватало топлива и пилотов.

Переброску горючего мы ожидали с северных участков фронта, но даже его избыток, как и прибытие подготовленных экипажей, вряд ли бы смогло остановить русские танковые колонны на фоне количественного превосходства противника в воздухе.

Времени на раскачку не было, и буквально в день своего прибытия на аэродром я приступил к теоретическому изучению нюансов нового истребителя.

Раннее утро 19 февраля встретило нас начавшимся снегопадом, что меняло планы практического освоения самолета, а именно на сегодня был запланирован мой первый ознакомительный полет на «Курфюрсте». К полудню осадки уменьшились, и аэродромным службам удалось привести полосу в порядок, однако условия для первого полета оставались неподходящими, рисковать машиной и жизнью не было никакого смысла.

После обеда мы сидели в комнате отдыха личного состава и травили нейтральные разговоры. Говорить о политики, тем более о войне, не хотелось. Строить планы на будущее было все равно, что смешить Всевышнего. Вспоминали дом, интересные эпизоды жизни или летной практики. Мне надо было ближе познакомиться с коллективом, и постараться заработать авторитет, поэтому я живо принимал участие в беседах новых приятелей, особенно когда тема заходила об интересных или смешных ситуациях в воздухе. Вспомнил случай из летной школы, когда я страшно запаниковал из-за того, что сигнализация выпуска шасси не показала выход стоек. Я носился над аэродромом, отчаянно прося по связи засвидетельствовать их положение, пока руководитель полетов не смог убедить меня с третьей попытки посадить самолет, внушая мне спокойным голосом, что шасси вышли.

Приблизительно в 13.30 в комнату вбежал дежурный по одиннадцатой эскадрильи, объявивший тревогу. По наблюдению наземных служб – в сторону Пазевалька приближалась группа самолетов противника.

Мы недоуменно переглянулись. Горизонтальная видимость оставляла желать лучшего, низкая облачность висела метров на шестьсот, чьи бомбардировщики. «иванов» или ами, может томми?

На аэродроме, даже в условиях нехватки горючего, всегда находилась дежурная эскадрилья для прикрытия от бомбардировщиков. Мессершмитты стояли заправленные и оснащенные.

Мы поспешили в штаб за разъяснением ситуации. Самолеты были замечены в юго-восточном секторе и наблюдатели идентифицировали их толи как Бостоны, толи как Пе-2, возможно под прикрытием Р-39. Значит русские или американцы.

Майор Лангер посмотрел на меня вопросительно.

– У тебя есть опыт полетов в чертовых метеоусловиях, справишься? Если потребуется поднимать много велосипедистов, у меня не хватит летчиков для такой погоды!

Я молча кивнул.

Техник, я даже не успел спросить его имя, помог мне с парашютом, и я залез в холодную кабину Мессершмитта. Мой «Курфюрст» имел усиленное вооружение, состоящее из двух пушек. Оборудование кабины было мне знакомо, а опыт полетов на тяжелых и скоростных Фокке-Вульфах подготовил для пилотирования новой машины. В целом, я был уверен, хотя и испытывал легкое волнующее «сосание под ложечкой». Больше беспокоила видимость, а не управление.

Для отражения внезапной угрозы собрали десять самолетов из двух эскадрилий третьей группы с лучшими пилотами, включая Лангера и Бастиана. На взлете условия были сносными, но в наборе, войдя в плотную зимнюю облачность, звенья распались.