Кейси вздохнула.

«Какая неестественная, безумная договоренность. Стоят ли этого вся власть, все свершения, все годы, слезы и одиночество?

Просто не знаю. Я просто не знаю. А „Пар-Кон“? Удастся ли мне когда-нибудь достичь своей цели — „Пар-Кон“ и Линк, или придется выбрать что-то одно?»

— Сирануш? — послышалось в трубке.

— О! Привет, мистер Горнт! — Она ощутила прилив теплоты. — Какой приятный сюрприз, — добавила она, собравшись с духом.

— Надеюсь, не побеспокоил?

— Совсем нет. Чем могу быть полезной?

— Я хотел узнать, можете ли вы уже подтвердить ваши планы на это воскресенье. Будете ли вы с мистером Бартлеттом свободны? Я планирую прогулку на яхте и хочу пригласить вас двоих в качестве почетных гостей.

— К сожалению, мистер Горнт, у Линка не получится. Он будет занят.

Горнт помолчал в замешательстве, а потом осведомился, не без удовольствия:

— А без него не хотите поехать? Я тут подумывал взять с собой несколько партнеров по бизнесу. Уверен, вам будет интересно.

«Эта прогулка может оказаться очень полезной для „Пар-Кон“, — подумала она. — Линк с тайбанем отправляются в Тайбэй без меня. Так почему бы мне не покататься на яхте без них?»

— С удовольствием, — проговорила она с теплотой в голосе, — если вы уверены, что я не помешаю.

— Конечно, не помешаете. Мы заберем вас на пристани, прямо напротив отеля, рядом с терминалом «Голден ферриз». В десять часов, одежда обычная. Вы плаваете?

— Конечно.

— Прекрасно — вода освежает. На водных лыжах катаетесь?

— Обожаю!

— Очень хорошо!

— Может, что-нибудь взять с собой? Еду, вино или ещё что-нибудь?

— Нет. Думаю, все это найдется на борту. Мы пойдем к одному отдаленному острову, устроим там пикник, покатаемся на водных лыжах и вернемся сразу после захода солнца.

— Мистер Горнт, я хотела бы, чтобы это осталось между нами. Кажется, Конфуций говорил: «В закрытый рот мухи не залетают»?

— Конфуций много чего говорил. Он однажды сравнил женщину с лучом лунного света.

Она замолчала, насторожась[146].

Потом услышала свой беззаботный голос:

— Может, мне следует взять с собой провожатого?

— Может, и следует. — Кейси почувствовала, что он улыбается.

— Как насчет Данросса?

— Провожатый из него неважный: только испортит день, который может оказаться замечательным.

— До воскресенья, мистер Горнт.

— Благодарю вас. — Телефон тут же со щелчком отключился.

«Наглый ублюдок! — Она чуть не произнесла это вслух. — Все принимаешь как должное? Просто „благодарю вас“ и отключился. Даже „до свидания“ не сказал.

Я принадлежу Линку, и полапать меня не удастся.

Тогда зачем ты кокетничала с ним по телефону и на приеме? Зачем попросила, чтобы этот ублюдок никому не говорил о воскресной встрече?

Женщины тоже любят секреты, — мрачно ответила она самой себе. — Женщинам нравится многое из того, что по вкусу мужчинам».

20:35

Старый китаец-кули дожидался своей ноши в плохо освещенном золотохранилище банка «Хо-Пак». Низкорослый, в замызганной рваной майке и драных шортах, он поправил лямку на лбу и уперся в неё, перенеся основную нагрузку на мускулы шеи, когда два носильщика взвалили брезентовый мешок на его согбенную спину, и ухватившись за две изношенные лямки. Теперь, приняв на себя вес полностью, он ощутил, как тяжело бьется под гнетом перегруженное сердце, как стонут от напряжения суставы.

Мешок был едва ли не тяжелее его самого — чуть больше девяноста фунтов. Клерки-тальманы, следящие за отгрузкой, только что опечатали его. Ровно двести пятьдесят маленьких контрабандных слитков золота, по пять таэлей — чуть больше шести унций — каждый. Один такой слиток мог обеспечить на месяцы самого кули и его семью. Но у старика и в мыслях не было попытаться стащить хотя бы один. Всем существом он сосредоточился на том, чтобы превозмочь агонию, заставить ноги двигаться, выполнить свою часть работы, получить за неё плату в конце смены, а потом отдохнуть.

— Шевелись, — недовольно проворчал десятник, — ещё грузить больше двадцати тонн, так их и этак. Следующий!

Старик ничего не ответил. На это ушла бы часть драгоценной энергии. Сегодня нужно беречь силы, если он хочет продержаться до конца. Он с трудом привел ноги в движение. Голени были все в варикозных узлах и шрамах от многолетних трудов.

Пока он медленно брел, еле переставляя ноги, из затхлого бетонного подземелья, его место занял другой кули. Казалось, маленькие золотые слитки, сложенные на полках аккуратными стопками, никогда не кончатся. Носильщики ждали, когда под бдительными взорами двух аккуратных банковских служащих бруски загрузят в следующий брезентовый мешок, сосчитают, пересчитают и торжественно опечатают емкость.

На узкой лестнице старик споткнулся. С трудом восстановив равновесие, он поднял ногу, чтобы одолеть ещё одну ступеньку — оставалось всего двадцать восемь, — а потом ещё одну, и уже почти добрался до лестничной площадки, но тут голени не выдержали. Шатаясь, он привалился к стене, чтобы было легче. Сердце пронзила мучительная боль, обеими руками он вцепился в лямки. Он понимал, что, если сбросит ношу, снова взвалить её на себя не сумеет, и с ужасом думал, что будет, если появится десятник или его заместитель. Сквозь охватившую все тело боль пробился звук приближающихся шагов. С усилием подбросив мешок выше на плечи, он ещё раз попытался продолжить движение и чуть не упал.

— Эй, Чжу Девять Каратов, что с тобой? — Это был ещё один кули. Обратившись к старику на шаньдунском диалекте, он поправил ему мешок.

— Да… да… — с облегчением и радостью вздохнул старик. Это был приятель из оставшейся далеко на севере родной деревни и глава сообщества из десяти человек. — Ети всех богов, я… я просто поскользнулся…

Тот пригляделся к нему в тусклом свете единственной лампочки наверху. Полные муки старые слезящиеся глаза, напряженные мускулы.

— Этот я возьму, отдохни немного, — сказал старику земляк. Умело сняв лямки, он поставил мешок на доски пола. — Я скажу этому безродному чужаку, этому бахвалу десятнику, что ты пошёл облегчиться. — Он сунул руку в карман поношенных драных шортов и передал старику маленький скрученный кусочек сигаретной фольги. — Возьми. Я вычту за это из твоей зарплаты сегодня вечером.

Старик пробормотал слова благодарности. Из-за боли, разливающейся во всем теле, он почти не соображал. Его земляк взвалил мешок на спину, крякнув от натуги, уперся лбом в лямку и, переступая ногами в узлах вздувшихся вен, стал медленно подниматься по лестнице, довольный совершенной сделкой.