Сжав кулак, я наугад взмахнула рукой, мечтая о том, чтобы Марк оказался рядом и я могла выместить на нем всю свою горечь и разочарование. Багровая пелена застилала мне глаза, а внутри стремительно разрасталась пустота, которую мне было нечем заполнить.

Моя рука задела одно из зеленых кресел, и я, не глядя, упала на сиденье.

– О’кей, – проговорила я в телефон. Ничего другого мне просто не пришло в голову. Да и что я могла сказать? «Замечательно!»?.. «Поздравляю!»?.. С моей точки зрения, говорить подобное было все равно что разбрасывать конфетти на похоронах.

– О’кей?.. – озадаченно переспросил Марк. – Это все, что ты можешь сказать?

Я посмотрела на небо, на вопросительный знак луны, и ответила чистую правду:

– Да, Марк, это все, что я могу сказать, потому что когда-то я тоже мечтала, чтобы у нас с тобой был ребенок. А еще у тебя есть двенадцатилетняя дочь, которой совершенно незачем знать, что ты ее не хотел.

Телефонный аппарат донес до меня протяжный вздох.

– Ну да, ну да… Я вижу, теперь ты решила, будто можешь критиковать мои отцовские качества… Кем ты себя вообразила? Претенденткой на звание «лучшая мать года»? И это ты – ты с твоими закидонами и с твоей лекарственной зависимостью! С чего ты вообще взяла, будто можешь быть матерью, я имею в виду – хорошей матерью?.. Что заставило тебя прийти к такому… странному выводу?

«То, что я вернулась домой…» Эта мысль пришла ко мне вместе с дыханием ночного ветерка, который пронесся над полями и болотами, над кипарисами и над старой усадьбой и ворвался в спящий сад. Теплый и ласковый, он напомнил мне, как в такую же ночь я и Кло сидели на индейском кургане, глядя на звезды и слушая музыку земли, – и как много лет назад я сидела на том же кургане со своей матерью, и она держала мою руку в своей и читала молитву, слов которой я не разбирала. Тогда не разбирала…

– Я не знаю, могу ли я быть хорошей матерью, Марк, но я стараюсь. Твои таблетки я не принимаю с тех самых пор, когда ты сказал, что я должна отказаться от этой привычки, если хочу оставить Кло у себя. – Мой голос слегка дрожал, но я надеялась, что Марк этого не заметит.

– Не говори ерунды! Кло была нужна тебе только для того, чтобы досадить мне – показать мне, какой я плохой отец. Ты всегда была изрядной стервой, Вивьен!

Мне очень хотелось размахнуться и зашвырнуть телефон как можно дальше. Наверное, я бы так и поступила, если бы это означало, что мне больше никогда не придется разговаривать с этим надутым ничтожеством – моим бывшим мужем. Вместе с тем я знала, что телефон мне нужен, чтобы сдвинуть с мертвой точки ситуацию, в которой мы все завязли, как мухи в патоке. Я должна была сделать решительный шаг, и мне казалось, что сейчас – самый подходящий для этого момент.

Я набрала в грудь побольше воздуха и прикрыла глаза, пытаясь припомнить все, чему меня учили на курсах актерского мастерства. Я записалась на них после того, как попрощалась с мечтой стать тележурналисткой. Как раз тогда я встретила Марка, и он сказал, что, по его мнению, мне стоит попробовать себя в кино.

– Извини, Марк, – проговорила я со всей искренностью, на которую была способна. – Конечно, ты прав: Кло была нужна мне только затем, чтобы заставить тебя сердиться. Я знаю, что поступила неправильно, но… Если бы ты разрешил Кло…

Договорить я не успела – Марк меня перебил:

– Больше не могу разговаривать: только что объявили посадку в первый класс. Сейчас мы летим в Атланту; там мы заночуем, а на следующий день вылетим к вам в Миссисипи рейсом местной авиакомпании. Постарайся, чтобы к нашему приезду Кло была готова.

С трудом сдерживая подступающую к горлу панику, я заставила себя говорить спокойно:

– Но именно насчет Кло я хотела с тобой…

– Все, я побежал. Я пришлю СМС, когда буду знать, во сколько мы приземлимся у вас.

– Я хотела сказать…

Но Марк уже дал отбой. Прислушиваясь к тишине в трубке, я пыталась вспомнить, был ли Марк таким, когда мы только встречались. Скорее всего – нет, потому что тогда бы я за него никогда не вышла. Но я вышла… И что бы там ни говорил Трипп насчет того, что прошлое человека отнюдь не высечено в камне, мое прошлое точно было!.. Я неудачно вышла замуж, и шрамы, который оставил на моей душе этот брак, до сих пор не прошли и никогда не пройдут.

Я нажала на кнопку «отбой», хотя разговор давно закончился, и увидела фотографию, которую я поставила вместо обоев на экран мобильника. На снимке были запечатлены Кло и безымянный белый пес посреди еще пустого хлопкового поля. Эту фотографию Томми сделал, когда брал девочку с собой. Переслав фото мне, он приписал: «Она всегда задает так много вопросов?» Читая эти слова, я едва не рассмеялась, поскольку еще совсем недавно Кло была настолько неразговорчива и замкнута, что за день могла произнести не больше десятка слов. Когда Томми привез ее домой, я спросила, как прошел день, и она ответила: «Прикольно». Это могло означать все что угодно, и только потом брат сообщил мне «по секрету», что Кло была в восторге и назвала этот день одним из лучших в своей жизни.

Снимок немного побледнел, потом экран отключился вовсе, а я снова припомнила слова Триппа, мол, ничье прошлое не высечено в камне. Да, я неудачно вышла замуж, но ведь только благодаря этому шагу в мою жизнь вошла Кло – самолюбивая, замкнутая, одинокая, заботливая, очаровательная и наивная Кло. Все это вместе взятое и заставило меня ее полюбить. Быть может, именно это имел в виду Трипп: любую совершенную тобой ошибку можно если не исправить, то искупить?

Какой-то странный звук, похожий на сопение достаточно крупного животного, заставил меня вскинуть голову. Оглядываясь по сторонам, я гадала, какой зверь мог пробраться в сад, и уже готовилась вскочить на сиденье садового кресла, когда звук повторился. Сейчас он был больше похож на стон, и я поняла, что это человек. Сердце мое подпрыгнуло в груди, когда в дальнем углу сада я увидела Кло. Точнее, сначала я увидела белого пса, который вышел у нее из-за спины, и только потом разглядела в темноте силуэт девочки. Будь Кло в не по размеру большой белой ночнушке, в которой она спала в первые дни, я бы давно ее заметила, но сейчас на ней была новая темно-синяя ночная рубашка с портретом Джастина Бибера, которую мы купили в универмаге вместе с остальными вещами. Рубашка сливалась с темнотой, и разглядеть в ней Кло было почти невозможно.

– Кло!.. – Я медленно двинулась к ней, стараясь не наступить на высаженные на грядках растения. – Что ты здесь делаешь?

– Оставь… меня… в покое! – проговорила она в перерывах между рыданиями.

Только сейчас до меня дошло, что девочка слышала мой разговор с ее отцом. Точнее, не весь разговор, а только то, что говорила я. Поняла я и то, что́ девочка делала в саду ночью. Она пришла проведать своих «деток», проследить, чтобы им не было страшно, а если понадобится – прогнать оленей и кроликов и даже страшную «дикую свинью». Я рассказывала Кло, что и сама поступала так в далеком детстве, когда ломалась садовая калитка: я приходила сюда и сидела со своими «детками», как я называла томаты и фасоль, до самого утра. Когда Кло услышала, как я называла «самые обыкновенные кусты», она долго смеялась, а теперь сама пришла охранять посадки, которые стали ей почти так же близки, как близко́ матери ее дитя.