– Ну а что скажете по поводу этого театрального проекта? Видите ли, все мои средства связаны на фондовой бирже… Можно, конечно, взять кредит в банке…

– Театр – дело рискованное, – сказал Дик. – Эвелин, конечно, девушка замечательная, талантливая, все при ней, но я не знаю, достаточно ли варит ее голова, чтобы окунуться в пучину бизнеса. Поставить пьесу – это рисковый бизнес.

– Мне, конечно, хочется помочь старым друзьям… но вдруг мне в голову пришла мысль… Если Шуберты считают, что здесь пахнет большими деньгами, то и сами могут кое-что внести… Само собой, у миссис Джонсон артистическая душа.

– Кто сомневается? – спросил Дик.

В двенадцать тридцать он в холле «Плаза» ждал Джи Даблъю, жуя сен-сен, чтобы отбить запах виски. По пути сюда он опрокинул у Тони три стаканчика. В двенадцать сорок пять он увидел Джи Даблъю. Тот выходил из гардероба – крупная, грузная фигура, похожая на грушу, лицо с белесо-голубыми глазами и прилизанными волосами песочного цвета, уже тронутыми сединой. Рядом с ним шагал высокий, худой, как призрак, человек с седыми неопрятными волосами, несколько прядей которых, как собачьи хвосты, свешивались ему на уши.

В ту же минуту, когда оба они вошли в холл, он услыхал скрипучее гудящее «бу-бу-бу», издаваемое этой каланчей.

– …Никто из них не мог умиротворить меня, если на рынке царила несправедливость. Мне пришлось вынести длительную борьбу, – ту борьбу, которую древние пророки обещали людям на этой земле, и с высоты своего семидесятилетнего библейского возраста я могу с чистой совестью признать, что она, моя борьба, была увенчана как материальными, так и духовными успехами. Может, в силу своей давнишней подготовки к карьере проповедника, я всегда чувствовал – и такое чувство, мистер Мурхауз, не такая уж редкость среди выдающихся бизнесменов нашей страны, – что материальный успех это не единственное, к чему следует стремиться… нужно добиваться возвышения духа, духовного служения. Вот почему, скажу я вам откровенно, я был огорчен, даже уязвлен до глубины души этим черным злодейским заговором. Тот, кто крадет у меня кошелек, крадет хлам, но кто… что такое… по-моему, память мне уже изменяет… Боже… Ах, да! Как поживаете, мистер Севедж?

Дик страшно удивился силе его рукопожатия. Старик чуть не вывернул ему руку. Перед ним был высокий, сухопарый, с выпирающими суставами старый человек с копной седых волос, с большой головой, с выдающейся далеко вперед нижней челюстью, а кожа на его лице смуглая, словно загорелая, свисала складками, как на морде бульдога. Джи Даблъю рядом с ним казался таким маленьким, даже щуплым.

– Очень рад встрече с вами, сэр, – сказал Ю.-Р. Бингхэм. – Я всегда говорил своим дочерям, что если бы я родился чуть позднее, принадлежал к вашему поколению, то с большой радостью нашел бы для себя очень интересную и полезную работу в области рекламы, паблисити. Но, увы, в дни моей молодости такую тропинку было гораздо труднее проложить, тем более юноше, который вступал в жизнь, не имея за душей ничего, кроме превосходных традиций поддержания высокой морали и страстной преданности религии, которую я, так сказать, впитал с молоком матери. Нам тогда приходилось самим толкать колеса, и это были колеса грязного фургона, запряженного мулами, а не колеса роскошного автомобиля. Ю.-Р. Бингхэм гудел «бу-бу-бу» до самого входа в ресторанный зал. К ним тут же слетелась стайка официантов с бледными лицами. Они двигали стульями, суетливо накрывали столик, тащили картонки меню.

– Послушайте, вы, – обратился Бингхэм к метрдотелю, – на кой черт мне сдалась эта карточка? Я живу по законам природы. Съедаю обычно лишь несколько орехов, немного овощей, пью сырое молоко. Принесите мне немного вареного шпината, тарелку тертой моркови и стакан непастеризованного молока… В результате, джентльмены, когда несколько дней назад я отправился к одному знаменитому врачу по просьбе одной из крупнейших страховых компаний в городе, занимающейся пожизненным страхованием, тот после обследования был просто поражен. Он долго не мог поверить, думал, что я вешаю ему лапшу на уши, когда я сказал, сколько мне лет – семьдесят один!

– Мистер Бингхэм, – сказал Дик, все еще не преодолев до конца смущения, – вы находитесь в превосходной физической форме. У вас организм сорокапятилетнего абсолютно здорового спортсмена…

– А ну пощупайте, молодой человек! – И Ю.-Р. Бингхэм поднес к его носу напрягшийся пружинистый бицепс.

Дик потыкал его двумя пальцами.

– Да, твердый как сталь. У вас, мистер Бингхэм, не рука, а кувалда! – сказал Дик, одобрительно кивая головой.

Но Бингхэм уже продолжал свою речь.

– Видите ли, мистер Мурхауз, я на практике исполняю то, что проповедую… и рассчитываю, что и другие будут следовать моему примеру. Могу добавить, что во всем списке медицинских препаратов и патентованных лекарств, выпускаемых «Бингхэм продактс» совместно с «Раггид хелф корпорейшн», нет ни одного, содержавшего в себе какой-нибудь минерал, наркотик или другие вредные для здоровья ингредиенты. Сколько мне пришлось затратить времени и затрачивать его еще и еще, приносить в жертву сотни тысяч долларов, чтобы вычеркнуть из своего списка все эти подозрительные снадобья, которые доктор Горман и все остальные отличные специалисты, работающие в моем научно-исследовательском отделе, считают опасными для здоровья или способствующими укоренению дурных привычек. Все наши препараты, разработанная нами система поддержания диеты, все снадобья – это лекарства, которые создает сама природа: травы и полезные растения, которые находят и отбирают на необозримом пространстве нашей планеты, во всех четырех частях света, в полном соответствии с традициями мудрецов-целителей и последними открытиями здравой медицинской науки.

– Вам кофе сейчас, мистер Бингхэм, или попозже?

– Кофе – это смертельный яд, как, впрочем, и алкоголь, чай и табак. Если бы все эти коротко стриженные женщины и мужчины с длинными патлами и эти чудаки с дико вытаращенными глазами из медицинских школ, которые стараются всячески ограничить свободу американского народа, препятствовать его поискам здоровья и благополучия, направили свою деятельность только на запрет всех этих опасных для человека ядов, подрывающих мужскую потенцию наших молодых людей и наносящих урон способности к воспроизведению потомства наших милых американских женщин, то я бы никогда с ними не ссорился. Более того, я сделал бы все, что могу, чтобы помочь им, оказать поддержку. В один прекрасный день я передам все свое состояние на финансирование такой широкой пропагандистской кампании. Я знаю, что простые люди в нашей стране испытывают точно такие же чувства, как и я, потому что я – один из них, такой же, как и они, я рос на ферме среди простых богобоязненных крестьян. Американский народ нужно защитить от происков этих чокнутых чудаков.

– Вот именно это, мистер Бингхэм, – сказал Джи Даблъю, – и станет лейтмотивом той рекламной кампании, которую мы сейчас разрабатываем.

Принесли чаши для ополаскивания рук.

– Ну, мистер Бингхэм, – сказал Джи Даблъю, вставая из-за стола. – Я получил большое удовольствие от общения с вами. К сожалению, вынужден вас покинуть, у меня важное совещание директоров в даунтауне, но с вами остается мистер Севедж, он в курсе дела, посвящен во все подробности, все знает как свои пять пальцев и ответит на любой ваш вопрос. Значит, встречаемся с вашим отделом сбыта в пять.