— Мальвани незачем перерезать Таянский тракт, — угрюмо уточнил Годой, — за него это сделал некто Луи Гаэльзский, но я с вами согласен. Похоже, с Кантиской медлить и впрямь нельзя. Идите и найдите приличествующий вашему положению мундир. Казнить выжившего чудом — гневить то ли Триединого, то ли Антипода.

— Что я должен делать, добыв мундир?

— Останетесь со мной. И не вздумайте стрелять мне в спину и говорить про потоп. Особенно при клириках.

Изье не стал заверять ни в своей преданности, ни в своей скромности. Это регенту понравилось, в отличие от новостей. Тигр вырвался из аденской клетки, и загнать его в новую, не потеряв достигнутого за год, можно, лишь покончив со Святым градом. Оставлять за спиной Арроя нельзя, и еще больше нельзя в тот момент, когда твои армии смывают небывалые шторма, рвать с союзниками. Регент натянул зря снятые сапоги и потребовал разыскать и привести «таянского епископа».

6

Водяной Конь появился к утру. Рене в который раз убедился, что Гиб понимает все или почти все. На сей раз он не ржал, не рыл копытами землю, а тихо стоял, опустив голову, пока Жан-Флорентин переползал на блестящую влажную шею.

— Клянусь честью, — философский жаб сделал правой лапой жест, похожий на гвардейское приветствие, — ваша жертва будет не напрасной. Потомки узнают, кому они обязаны жизнью. Никто не будет забыт, и ничто не будет забыто!

— Главное, чтобы они жили, эти потомки, — отмахнулся Рене. — Прощайте! — Гиб черной молнией рванулся куда-то вбок и ввысь, лишь слегка тронув копытами сонную воду. Рене, хоть и не раз ездил на черном жеребце, так и не понял, какими путями тот ходит, да это было неважно, главное, сооруженный осаждающими двойной вал для него не помеха.

Жан-Флорентин порой бывал совершенно невозможным, но, расставшись со своим многословным спутником, Рене почувствовал себя невыносимо одиноким, чему, с учетом предстоящего, вообще-то следовало радоваться. Шани был откровенен с Арроем настолько, насколько в подобных вещах можно быть откровенным, так что адмирал насчет собственной участи не обольщался. Хорошо хоть Герика в Эланде и Годой знает об этом, иначе он потребовал бы и ее, а Рене не мог поручиться, что отдал бы Геро Михаю. Даже зная, чем грозит неповиновение… И Шандер… Он думал поездкой в Эр-Атэв избавить графа от боли, а избавил от повторного плена.

Эландец машинально поднял взгляд к истаявшему месяцу, вцепившемуся в светлеющее небо, казалось, он понимал, что полнолуния может уже и не быть. Птицы молчали, в застывшем воздухе стоял дурманящий аромат… Завтра ему достанется еще одна ночь. Праведник провел бы ее в молитвах, воину приличествовало отдать последние часы случайной подруге, но подруги не было, и искать ее не хотелось. Аррой присел на край бассейна, спиной к гроту святого, чье имя запамятовал.

Он не молился в прямом смысле этого слова, повторяя чужие заученные слова, но мысленно соглашался на любую жертву. На любую, пусть только месяц год за годом отражается в прохладной воде и над ней склоняются распустившиеся к ночи цветы. Тарра должна жить, и если за это нужно положить жизнь, разум, душу, то, что клирики называют вечным спасением, он сделает это без колебаний.

Усыпанные звездами небеса молчали, молчал и тот, кто некогда столь щедро поделился с Рене силой, чуть этим его не прикончив. Не раздавался трубный глас, не спускались с горных высей воины в сверкающей броне, в кустах не вспыхивал негасимый огонь, белокурый вестник Триединого не вздымал цветущую ветвь… Не спешил за душой адмирала и пропахший серой и нечистотами Антипод. Высшие силы безмолвствовали, только шевелил листья слабенький ветерок. Небо быстро светлело, скоро поднимется солнце, и в храмах слитно ударят колокола.

Многочисленные святые, якобы хранящие Благодатные земли, давно должны были бы вмешаться и покончить с Годоем и его колдунами. Вместо этого узурпатор при полном попустительстве небес вещает именем Триединого и осаждает Святой град… Это ли не насмешка?

— Монсигнор, вы тут? — Кардинал Иоахиммиус торопливо пробирался по узкой тропинке, опираясь на свой цветущий посох.

— Да… Знаете ли, захотелось вспомнить, какими бывают летние ночи. — Счастливчик Рене встал, повернулся и быстро пошел навстречу кардиналу Кантисскому. — Что-то случилось?

— Да, хоть этого и следовало ожидать, зная, сколь вероломен узурпатор. Он обманул даже в этом… В такой малости… Понял, что мы не собираемся сдаваться, и решил застать нас врасплох. И, — кардинал с явным усилием произнес отвратительное слово, — он пустил в ход магию. Они собрались за Канном и начали какой-то омерзительный ритуал…

Рене, не дослушав, бросился из сада, сразу же обогнав прибрюшистого клирика. Адмирал думал, что у него есть день, ночь и хоть какой-то выбор… Их не было.

Эстель Оскора

1

Белка весело трещала, передразнивая няньку жены Рене, которую в Идаконе считали ведьмой. На самом деле Зенобия не заколдовала бы и ежа, но ей нравилось изображать что-то страшное, благо «синяков» маринеры не держали, а опасливые взгляды старуху радовали. Злобности эта грымза была удивительной, особенно для Эланда, хотя Ольвию Арройю она, похоже, любила. Случается и такое. И еще случается, что одним на шею валится то, за что другие готовы глотку перегрызть. Зенобия из кожи вон лезла, чтобы прослыть ведьмой, я же, став нелюдью, из последних сил скрывала свою сущность. Триединый, Великие Братья и великий же Баадук в придачу, как же мне это надоело!

Я уже месяц клялась, что признаюсь Рене во всем, только бы он вернулся из этой Кантиски. Мне никто ничего не объяснял, но понять, когда прощаются, не будучи уверены в возвращении, я была в состоянии. Рене так убеждал меня верить Эрику, что он просто не мог быть в безопасности, тем более что с ним приходил засвидетельствовать свое почтение Эмзар. На третий день объявили о гибели годоевской армии, после чего все стало почти понятно. Мальвани и Феликс увели с Адены ставшие ненужными войска и отправились драться с моим отцом, скорее всего, под Кантиску. Рене мог быть с ними, а мог вместе с Эмзаром полезть к Оленю в зубы, и это казалось мне куда более вероятным.

Белка замолчала, раздались привычные взрывы смеха. В Идаконе никто не сомневался в конечной победе, особенно после того, как взбесившееся море уничтожило вражеский лагерь, не тронув остального побережья. Максимилиан усиленно благодарил за чудо Триединого, а мне казалось, что здесь что-то не так. Захоти Судия вмешаться и избавить нас от Преступившего, он бы такового и поразил, а не топил бы тысячами людей и гоблинов, не дав им даже возможности покаяться. Не говоря уж о вовсе безгрешных лошадях. Скорее уж я бы поверила в пресловутых Великих Братьев. Эти могли утопить чужаков, не позволив при этом волнам обрушиться на хранимую землю. Только вот похожих преданий я в Идаконе не слышала. Напротив, маринеры гордились тем, что отвечали за себя сами, а Братьев поминали просто так и немного назло клирикам.

— Пойдешь в порт? — вопросила Белка, и так слишком долго простоявшая на одном месте. — Ждут корабль из Атэва. Может, даже с обезьянами.