зато я вас буду ждать в Стокгольме, чтобы представить послу, и устрою вас к нему на службу. Итак, до свидания! Впрочем, нет, подождите, я увезу вас с собой!

— Неужели?

— Конечно! Племянницу я оставлю здесь: ее напугали вопли умирающего, и она ушла ночевать в дом священника со своей подругой фрекен Акерстром; так по крайней мере утверждает ее гувернантка. Одним словом, где бы эта трусиха ни спряталась, мадемуазель Потен сегодня уедет с ней в Дальбю, а отвезет их Петерсон, вполне надежный человек. Господин Стангстадиус обещал их проводить. Девочка будет очень горевать, она так надеялась поехать со мной в Стокгольм; но она еще слишком молода, чтобы появляться в свете; еще глупостей натворит! Начнет выезжать с будущего года.

— Итак, — сказал Христиан, — ей предстоит еще целый год одиночества в старом поместье?

— О, я вижу, что она поведала вам свои горести! Весьма трогательно! Вот потому-то я и увезу вас с собой! Ну, я даю вам час на сборы, а затем захожу за вами сюда же. Решено?

— Не уверен, — возразил Христиан, решив идти напролом. — Предупреждаю вас, я страстно влюблен в вашу племянницу!

— Что ж, тем лучше, если только вашей влюбленности хватит надолго, — ответила графиня. — Если вы не раздумаете, проведя несколько лет в России и получив там изрядную толику рублей и крепостных душ, я, пожалуй, не откажу вам в ее руке, если вы будете настаивать.

И графиня удалилась, в полной уверенности, что Христиан явится на свидание с ней.

Не успела она исчезнуть за дверью, как мадемуазель Потен, которая, кажется, только того и ждала, подбежала к Христиану и принялась сурово его отчитывать. Она сказала, что очень тревожилась за Маргариту и повсюду ее искала.

— К счастью, — добавила гувернантка, — она сейчас вернулась со своей подругой Мартиной, которую родители не разыскивали, думая, что она засиделась у нас; но мне уже не под силу так часто лгать, покрывая неосторожные выходки Маргариты, и я предупреждаю вас, что все расскажу графине, если вы не дадите мне честное слово немедленно покинуть замок и Швецию.

Христиан успокоил славную женщину, пообещав выполнить ее требование, хотя вовсе и не помышлял об этом, и стал ждать дальнейших событий.

В час ночи в замок бесшумно прибыл воинский отряд, о чем был извещен майор, объявивший, что поиски завещания закончены, ибо они не увенчались успехом; это обрадовало большую часть наследников, которые предпочитали надеяться на собственные права, нежели на весьма сомнительную милость покойника.

— Теперь, господа, — сказал майор, — прошу вас пойти за мной в Стольборг, ибо я имею основания полагать, что завещание могло быть доверено господину Стенсону.

Все тотчас бросились к выходу, но майор остановил их.

— Позвольте, — сказал он, — на господина пастора, господина Гёфле и на меня возложена серьезная ответственность. Я вынужден действовать чрезвычайно тщательно и притом официально, собрав возможно больше надежных свидетелей, и проследить, чтобы все протекало в полном порядке и под их надзором. Поэтому прошу вас проследовать со мной для начала в Охотничью галерею, где эти свидетели, должно быть, уже собрались.

Майор отдал распоряжение, чтобы все лица, гостившие в замке, явились в Охотничью галерею, к великой досаде некоторых из них, уже собравшихся в путь; но индельта приказывала именем закона, и все подчинились.

Графиня Эльведа, энергичная, как всегда, и к тому же спешившая уехать, пришла туда первой и застала Христиана, уснувшего на диване.

— Что же это? — воскликнула она. — Так-то вы готовитесь к отъезду?.. А вы зачем сюда явились? — добавила она, увидев Маргариту, входившую с гувернанткой.

— Не знаю, — ответила Маргарита. — Всем было велено собраться здесь…

Действительно, вскоре явились и Ольга, и пастор с семьей, и Стангстадиус, и посол со своей свитой — словом, все гости замка Вальдемора, в дорожных костюмах и в большинстве своем весьма раздосадованные нежданной задержкой в минуты отъезда или вынужденным пробуждением от сладкого сна. Все ворчали, проклиная зловещий колокол, сходясь в единодушном мнении, что ударить в него можно было и после их отъезда.

— В чем же дело? Чего от нас хотят? — твердили старухи. — Уж не отдал ли барон приказ, чтобы все опять пустились в пляс после его смерти, или же от нас потребуют, чтобы мы созерцали его на погребальном ложе? Я, например, вовсе этого не жажду. А вы?

— Что за молодой человек только что вышел отсюда? — спросил посол у графини Эльведы. — Сдается мне, что это наш шалопай.

— Да, он самый, — ответила она. — Ему только что передали какую-то записку. Очевидно, приказ, по которому нас всех задержали здесь, к нему не относится.

Христиан и впрямь получил записку от Гёфле, где было сказано:

«Идите в Стольборг и поскорее оденьтесь, как на позавчерашнем бале: ждите нас в медвежьей комнате. Велите расчистить лестницу и завесить пролом большими картами».

В Охотничью галерею между тем подали чай и кофе, а четверть часа спустя все лица по списку, составленному майором и пастором, так же как и наследники, многие из слуг и наиболее уважаемые вассалы барона направились в Стольборг, где успевший переодеться Христиан принял их с помощью Нильса, обоих даннеманов и Ульфила, выпущенного на свободу после нескольких часов заключения в темнице. Добавим, что Ульфил так никогда и не узнал, за что его так наказал господин Юхан, ибо все события, случившиеся в Стольборге, остались ему совершенно непонятными.

XX

Когда все были в сборе, майор изложил обстоятельства, связанные с покушением на жизнь Христиана и вызвал арестованных им злоумышленников, которые, понимая, что их ждет печальная участь, коль скоро Юхан заключен в тюрьму, а барон скончался, защищались весьма неумело и скорее сознавались в своей вине, нежели отрицали ее. Пуффо же откровенно признал, что ему поручили спрятать золотой кубок среди пожитков хозяина, за что Юхан ему и заплатил.

— Ну-с, а теперь, — молвил скупой и чванный барон Линденвальд, ближайший родич покойного, — мы не откажемся подписаться под обвинительным заключением по делу господина Юхана, лишь бы нас избавили от необходимости выносить свое суждение о поступках и намерениях его хозяина барона. Я полагаю варварской и безбожной затею учредить следствие над человеком, тело которого еще не опустили в могилу и который не может отвести от себя предъявленных обвинений, ибо лежит на смертном одре. На мой взгляд, господа, вести такое следствие еще слишком рано или уже слишком поздно, и мы не станем слушать дальнейших сообщений. Какое дело нам до незнакомца, который прибегает к столь крайним мерам, дабы с помощью правосудия расправиться с какими-то ничтожными лакеями, а